Ведущие служители церкви пытались оправдать свое бессилие тем, что представляли Черную смерть как возможность для спасения. «Всемогущий Бог посылает гром, молнию и другие удары, чтобы бичевать своих сыновей, которых он хочет спасти»[653]
, – провозгласил как всегда чересчур эмоциональный епископ Шрусберийский Ральф. Еще одним распространенным аргументом церкви было то, что чума представлялась как необходимое и справедливое наказание для нечестивого человечества. «О, вы, маловерные, Вы не покаялись в своих грехах, поэтому Я послал против вас сарацинов и язычников, землетрясение, голод, диких зверей»[654], – предупреждало Небесное Письмо, один из наиболее широко распространенных публичных документов времен Черной смерти. Но ни одно из объяснений церкви не нашло абсолютного отклика. Европа после чумы осталась по-прежнему верующим обществом, но после четырехлетнего путешествия в самое сердце тьмы люди уже не верили в Бога так же сильно, как раньше.Авторитет церкви разрушала также склонность к обвинению жертвы – привычка, особенно распространенная среди английского духовенства. «Давайте посмотрим, что происходит сейчас», – говорил епископ Рочестерский. «Наша [англичан] вера нестабильна. Мы не достойны уважения в глазах всего мира – напротив, мы самые лживые из всех людей и, как следствие, не любимы Богом»[655]
. Генри Найтон не мог полностью согласиться с этими словами, хотя, по его мнению, гнев Бога на англичан вызвали именно поклонницы турниров. Появление чумы, писал он, спровоцировали красивые молодые женщины, которые подрывали общественную мораль тем, что посещали турниры в вызывающей одежде. По всеобщему признанию, Найтон был большим чудаком – когда он узнал, что эпидемия убила 140 францисканцев в Марселе, он не сдержался и сказал: «Отличная работа!» Даже обычно сдержанный Джон из Ридинга немного расстроился из-за такой глупости, сказанной англичанином. «И это неудивительно, – заявил Джон в отрывке, описывающем появление чумы, – учитывая, что пустоголовые англичане были страстными приверженцами разнообразной диковинной одежды, не осознавая того зла, которое из этого выйдет»[656].Еще одним важным фактором упадка церкви было состояние духовенства после чумы, и опять же эта тенденция была особенно заметна в Англии. После Черной смерти стало гораздо меньше священников, которые могли бы утешить мирян или нести службу, и, поскольку многие талантливые священнослужители умерли, руководство церковью пришло в упадок. «В то время, – писал Найтон, – была такая нехватка священников, что во многих церквях не проводились богослужения, мессы, утрени, вечерни, таинства и ритуалы». Проблема нехватки церковных служителей усугублялась жадностью тех, кому удалось выжить. «Едва ли капеллан станет нести службу в церкви меньше чем за десять фунтов или десять марок, – говорит Найтон. – И это здесь, где до эпидемии священников было так много, что капеллана можно было пригласить за пять или даже четыре марки»[657]
. Разочарование вызывал и профессионализм церковных «новобранцев». Многие из тех, кого прислали на замену умершим, были либо очень молоды и плохо обучены, как в Норвиче, где шестьдесят служащих, «сплошные юнцы»[658], были направлены в пустующие дома приходских священников, либо это были столь же плохо обученные мужчины среднего возраста, многие вдовцы, не имевшие никакой профессии.Все больше духовенство стал захватывать дух «потерянного поколения». В годы, последовавшие после чумы, церковная дисциплина ослабла, а благочестие пошатнулось. Один францисканский летописец жаловался, что «монашеские ордена, и в особенности нищенствующие, начали становиться равнодушными и небрежными как в отношении благочестия, так и образования, которые обеспечивали им процветание до этого времени»[659]
.Однако, возможно, наиболее негативное влияние на авторитет церкви оказало поведение священников именно во время чумы, а не после нее. Это утверждение может показаться странным, учитывая уровень смертности среди английских приходских священников – от 42 до 45 процентов, но ему есть объяснение. В то время как большинство священнослужителей оставались на своих постах, некоторые из них геройствовали меньше. «Формируется примерно следующий образ, – пишет Филип Зиглер, – духовенство выполняет свою повседневную работу, но с неохотой и некоторой робостью, тем самым подвергаясь сильнейшей опасности, но теряя уважение, которое оно должно было заслуживать. Добавьте к этому несколько печально известных примеров того, как священники бросали свои приходы, и можно составить некоторое представление о том, почему некогда стабильный институт церкви вышел из Черной смерти с таким ослабленным авторитетом»[660]
.