Черная стая(СИ)

-- Пойдем, проверим, -- усмехнулся Дитрих, поднимаясь с места.

Черная стая

В последний день февраля Войцех и Дитрих покинули кипящий предчувствием войны Берлин, присоединившись к отряду из семидесяти кавалеристов во главе с Фридрихом де Ла Мотт Фуке, недавно произведенным в чин ротмистра. Хорошего коня достать удалось с трудом, и Войцех, не скупясь, заплатил за рыжего тракена, рассудив, что в Бреслау, где собирались добровольцы, лошади будут по цене боевых слонов.

Последние морозы ледяным звоном сковали черные ветви придорожных деревьев, сугробы стояли в человеческий рост, но заполненный людьми тракт превратился в серую кашу под копытами лошадей, колесами повозок, сотнями без устали марширующих ног. Большая часть путников устремлялась на юго-восток, в Бреслау, под знамена назначенного главнокомандующим Гебхарда Леберехта фон Блюхера. Конный отряд обогнал не одну группу добровольцев, казалось, весь Берлин двинулся на войну с Наполеоном.

В Потсдаме Фуке повел отряд в Гарнизонную Церковь, где покоились останки Фридриха Великого. В низком сводчатом склепе с выложенным шахматной плиткой полом, в простом дубовом гробу лежал Старый Фриц, мечтавший объединить Германию, король-полководец, превративший маленькую захолустную Пруссию в великую европейскую державу, символ надежды и победы. Семьдесят добровольцев склонились в безмолвной молитве, и лютеранский пастор благословил их на борьбу за освобождение Отечества.

-- Это было трогательно, черт меня побери, -- улыбнулся Дитрих, выходя из церкви, -- суровые воины, преклонившие колена перед могилой вождя. Впрочем, тебе это, наверное, показалось слишком скромным обрядом. Ты же католик?

-- В приходской книге так записано, -- Войцех похлопал друга по плечу, -- не верь церковным книгам, дружище, в них далеко не всё правда. А ты, значит, лютеранин?

-- Я астроном, -- рассмеялся фон Таузиг, -- и мог бы вслед за Лапласом заявить Бонапарту, что в гипотезе бога не нуждаюсь. Но вряд ли мне представится такая возможность.

-- Значит, мы одной веры, -- довольно кивнул Войцех, -- и за неимением надежды на вечную жизнь постараемся достойно прожить ту единственную, которая у нас есть. Даже если она будет короткой.

-- Погибнуть за Отечество -- достойный конец достойной жизни, -- Дитрих обернулся и поглядел на церковь, -- но я надеюсь, Старина Фриц не будет в обиде, если мы возьмем с него пример и помрем в глубокой старости, окруженные любовью и заботой.

-- Если бы я сражался за Отечество, -- нахмурившись, заметил Войцех, -- мы бы с тобой были по разные стороны, Дитрих.

-- Прости, -- вздохнул фон Таузиг, -- я не подумал. Но за что же ты будешь сражаться? Ведь не просто из желания повоевать ты рискуешь жизнью?

-- За свободу, равенство и братство, -- твердо ответил Шемет, -- против корсиканского выскочки, воздвигшего себе трон на их костях. Право, стоило ли для этого свергать Бурбонов? Они, по крайней мере, не пытались подмять под себя полмира.

-- Тогда будем считать, что Пруссии с тобой повезло, -- рассмеялся Дитрих, -- а мне -- тем более.

Ночевали в битком набитой гостинице, на полу в одном из отдельных кабинетов. Комнат не хватало даже для старших офицеров и богатых торговцев. Цену за кровать ломили нещадную, зато менее удобный ночлег предоставляли бесплатно, хозяева тоже хотели внести свой вклад в общее дело. Войцех деньгами сорить не стал. Уезжая из Берлина, он отвез в Военное министерство чек на весьма внушительную сумму, но до продажи серебряной утвари и фамильных драгоценностей было далеко, и демонстрировать это товарищам, многие из которых на экипировку потратили последние сбережения, ему казалось неприличным.

Спали, не раздеваясь, укрывшись плащами и шинелями. Хорошо, хоть соломенные тюфяки удалось раздобыть, тем, кто спал вповалку в общей зале, и этого не досталось. Карл Лампрехт, покосившись на троих малознакомых спутников, с которыми они делили кабинет, втиснулся между Войцехом и Дитрихом, и долго ворочался с непривычки к походным условиям. Но заснул даже раньше Войцеха, которого вдруг одолели печальные воспоминания о своем неизбывном горе. Темноволосая остриженная голова Карла покоилась на обтянутом мягким сукном плече Войцеха, на нежные, не знавшие бритвы, щеки ложилась в лунном свете тень густых ресниц, пухлые мальчишеские губы приоткрылись, и ровные зубы влажно поблескивали в темноте.

Войцеха вдруг охватила неизведанная прежде щемящая нежность к мальчишке. Он с некоторым удивлением попытался разобраться в своих чувствах, с радостью вспомнил округлый живот Жюстины, подсказавший ему верное направление, и осторожно погладил встрепанные мягкие волосы.

-- Покойной ночи, братишка, -- тихо шепнул Войцех и почти сразу уснул.