Черная стая(СИ)

Он уже понимал, что его страсть к Мари не была тем чувством, которого с нетерпением ожидала его душа. Но, говоря ей о любви, он и сам горячо верил в свои слова. А потом, осаждая капризные сердца светских дам, знал, что это -- всего лишь игра, цену которой знают обе стороны. Прасковье Федоровне он лгать не хотел. Впрочем, и она избегала говорить о чувствах, довольствуясь иными изъявлениями привязанности.

-- Это дурно? -- с тревогой спросил он.

-- Нет, мсье, -- снова улыбнулась Жюстина, -- но ведете вы себя, как влюбленный. Мадам хорошо понимает, как воспользоваться этим к своей выгоде.

-- Получается, я ничем не отличаюсь от Вирского? -- гневно спросил Войцех. -- Какая мерзость...

-- Это не так, -- мягко сказала Жюстина, легонько накрывая его руку ласковым, почти материнским жестом, -- вы страдаете, мсье. Князь наслаждался. Вот в чем разница.

-- И что же мне делать? -- Войцех с тоской взглянул на пузатую бутыль, и Жюстина, понимающе кивнув, наполнила его рюмку.

-- Оставьте ее, мсье, -- строгим голосом сказала она, -- поверьте мне, мадам прекрасно устроится. Вы ведь богаты, не так ли, господин граф?

-- Да, конечно...

-- Так подарите ей этот дом, выделите достаточную сумму на обзаведение и выкиньте всю эту историю из головы.

-- Но... -- Войцех слегка замялся, -- не значит ли это толкнуть мадмуазель Полину на путь порока?

-- Она уже далеко зашла по этому пути, -- заметила Жюстина, отхлебывая кофей, -- и ее обращение с вами, мсье, тому подтверждение. Безделье -- вот мать всех пороков. Почему, вы думаете, я служу?

Войцех внимательно поглядел на француженку. Она все еще была красива, талия ее, затянутая в простое домашнее платье, оставалась девически-стройной, в карих глазах светился глубокий ум. В молодости Жюстина, должно быть, была удивительно хороша собой, а ее правильная речь свидетельствовала о недурном образовании.

-- Потому что я уважаю себя, мсье, -- продолжила Жюстина, не дожидаясь ответа, -- мне платят за работу, а не за то, что должно доставаться только даром и только по обоюдному желанию.

-- Прекрасные слова, мадмуазель, -- улыбнулся Войцех, -- но они не отвечают на вопрос, что мне делать.

Он задумался.

-- Когда-то я пообещал одной прекрасной женщине, -- тихо начал он, -- что, даже если мы расстанемся, я не оскверню воспоминаний о ней связью с кокоткой. А теперь, выходит, я не сдержал слова. Что делать, Жюстина?

-- Вот так история, -- рассмеялась Жюстина, -- ну что же, я дам вам совет. Выдайте мадам Полин замуж.

-- Да за кого же? -- удивился Войцех. -- Среди моих знакомых... Нет, это решительно невозможно.

-- Да кто говорит о ваших знакомых, мсье? Любой приказчик или мелкий чиновник будет рад закрыть глаза на ее прошлое, глядя на ее молодость и красоту. Особенно, если их дополнит хорошее приданое.

-- Где ж я такого найду? -- смутился Шемет.

-- А свахи на что? Сваха -- не сводня, вполне достойное занятие. Хотите, я обращусь к кому-нибудь от вашего имени?

-- Очень хочу, мадмуазель Жюстина, -- обрадовался Войцех, -- право же, не знаю, как вас и благодарить за такую доброту.

-- Не стоит благодарности, -- улыбнулась Жюстина.

-- Нет, -- твердо возразил Войцех, -- стоит. К тому же, после замужества Прасковьи Федоровны вы потеряете место. Я...

Он еще раз оглядел француженку, и решение пришло само.

-- Я думаю, в Мединтильтасе не хватает европейского лоска. Старой Янке, ключнице, давно пора на покой. Я напишу отцу и дам вам самые лучшие рекомендации, мадмуазель. Годится вам это место?

-- Поглядим, -- улыбнулась Жюстина и, неожиданно легко поднявшись, коснулась щеки Войцеха легким поцелуем.

-- Вы -- хороший мальчик, мсье. Будьте счастливы, если сумеете.

Войцех кивнул и вышел в сени, украдкой утирая глаза.

Дуэль

-- Карл, придушишь ведь, -- прохрипел Шемет.

-- Не беспокойтесь, ваше сиятельство, все сделаем в лучшем виде.

Карл Гейдеман, немец, обшивавший половину гвардейского офицерства Санкт-Петербурга, застегнул, наконец, крючки на высоком темно-синем воротнике доломана и, не выходя из-за спины вельможного клиента, потянул полочки вперед, где их перехватил подмастерье, ловко накинувший пока еще простые веревочные петли на столь же невзрачные деревянные пуговицы.

-- Как перчатка! -- восторженно заявил Карл Иоганнович, обходя Войцеха и одобрительно кивая самому себе. -- Еще полвершка в спину забрать, и займемся расшивкой.

Шемет промолчал. Он чувствовал себя зажатым в тиски и не то что говорить, дышать мог с превеликим трудом.

-- Ментик после подгонять будем, ваше сиятельство, -- продолжил Гейдеман, -- когда доломан готов будет. Чакчиры примерить не желаете?

-- Уж вместе с ментиком, Карл Иоганнович, -- выдавил из себя Шемет, -- в полном комплекте.

-- Мануфактуру проинспектировать извольте, ваше сиятельство, -- вмешался подмастерье, -- ввечеру от Скосырева доставили.

Он развернул увесистый пакет, положив на стол. Галуны, шнуры, канитель заискрились драгоценным блеском, засверкали литые пуговицы, мягко блеснул круглый серебряный медальон с золотым орлом.