Черная свеча

— Какая разница?! Словно с ума сошел: носится с нами, как свинья с куском мыла, а у людей зависть образуется. Люди-то советские, у них другого чувства родиться не может.

— Рогожина надо простить, — Упоров с трудом скрывал внутреннее довольство. — Он был зачат по недоразумению, в период нэпа, и хочет себя реабилитировать добрыми делами…

— Бросьте вы! У него хорошее пролетарское происхождение. Почти олигофрен! Тут придраться не к чему.

В голову парторга закралась мысль: создать в зоне бригады по аналогии с движением коммунистических коллективов на свободе. Дурак!

— Вы ему об этом, надеюсь, сказали?

— Он такой мнительный, что может принять за оскорбление. Мне стало не до шуток, когда майор поведал о том, что он намерен собрать бригадиров Крученого, заставить их следовать нашему примеру. Заставить! По-другому не умеем…

— Они развяжут «метлы» и такое ему наговорят!

— Вы как думали?! Парторг стал не в меру деятелен. Переборщили вы с этим самым партхудожником, Вадим Сергеич. Бугры соберутся завтра в кочегарке, чтобы обсудить совместные действия против нас.

Упоров присвистнул.

— Вот так новость! Вы славно поработали, Соломон Маркович.

— Туда должен сходить Никанор Евстафьевич.

Дьяков сможет повлиять на них своим авторитетом.

— В бригадах половина сук. Другие, после того как воров начали трюмить, колеблются…

— Выходит…

— Выходит, как и заходит! Нам нет надобности ставить его в известность. Туда пойду я.

— Мне кажется, — Соломон Маркович хитро прищурил луповатый глаз, — разговор необходимо перевести из взаимных упреков в просительный, товарищеский диалог. Мы, мол, открываем самый короткий путь на волю и ждем от вас…

— Все — по ситуации. Ну, а главный вопрос?

Голос вздохнул, помолчал, однако недолго содержал себя в строгости. Улыбнулся, постучал по дереву, прежде чем сказать:

— Они уже подготовили документы на всех, кто подошел по сроку. Мероприятие есть мероприятие! Возможно, в ближайшее время вам предстоит личная встреча с секретарем райкома партии.

— Я этого не переживу! А если все-таки переживу, то непременно убегу с тобой в Америку! Зачем я ему нужен?

— В нас действует партийное сознание. Партийный закон, зарплата, судьба, семья, школа, проститутки, церковные иерархи. В партии заложен преступный смысл извращенного развития государства.

На лице Соломона Марковича выказалась низкая потребность мщения, он даже слегка скрипнул зубами, чтобы убедить в своих чувствах бригадира, и продолжил более миролюбиво:

— Когда-нибудь они взорвут сами себя. Не знаю только: радоваться тому или плакать…

— Радоваться! — категорически посоветовал Упоров. — Сегодня надо радоваться и всячески поддерживать их тупиковое направление. Завтра нас с вами в этой стране не будет. Порядок подмены ценностей сохранится в России до конца столетия. Вы доживете до конца столетия?

— Не знаю. Сомневаюсь… Откуда такая точность в прогнозах?

— Я бы не дал этим козлам даже года. Но раз уж они не поскупились и дали мне двадцать пять, пусть живут, простите, догнивают до конца столетия. Что с Морабели?

— Загадка… — Волков все изобразил на лице. — Ему почему-то не хочется с вами расставаться. Полковник может стать основной проблемой лично для вас.

Вадим задумался, не спуская с Соломона Марковича отсутствующего взгляда. Он, конечно, не испытывал благодарности к начальнику отдела по борьбе с бандитизмом за настоящий к себе интерес, но в этом предугадывалась и надежда. Пока что сомнительная, зыбкая, однако все-таки присутствовала.

— Важа Спиридонович уже стал парторгом?

— Еще нет. Предстоит беседа в Главном управлении и ЦК. Говорят, он очень хочет. Ну, просто — очень!

— Кто не хочет стать парторгом?! Ни за что не отвечаешь, за все спрашиваешь.

Упоров с искренней нежностью погладил по голове Соломона Марковича, как цыган — конокрад гладит надежную лошадь:

— Соломончик, друг мой некрещеный, вы — большая умница. Вам бы шпионом работать где-нибудь на Гавайских островах. Надеюсь, инстинкт самосохранения подсказывает — Никанора Евстафьевича не стоит перегружать излишней информацией?

— Он мне подсказывает, — подтвердил догадку бригадира Голос. — У гражданина Дьякова развит индивидуальный творческий эгоизм и, кажется, наш уважаемый…

— Короче! — напрягся Упоров.

— Короче нельзя. Я не знаю, что он успел натворить, но майор Рогожин при его имени неловко морщился.

— Обыкновенная профессиональная зависть? — немного успокоился Упоров. — Они же оба — политруки.

— Уж поверьте моему чутью — дурак не умеет прятать настоящие чувства. Они настоящие.

— Старая калоша! Наверняка хочет откинуться хорошо упакованным.

— Кто не хочет иметь надежные виды на будущее? — пожал плечами Соломон Маркович. — Человек бессилен перед искушением. В нем нет того духа, способного преодолеть…

— Обходитесь без обобщений, профессор. — Глаза бригадира потеряли тепло. — Он кроит в самый неподходящий момент! Хотя бы из вежливости мог пригласить нас в долю…

— Это поступки из будущей эпохи зрелого социализма, когда в доле будут все. Вы в ней жить не собираетесь, поэтому давайте спать.