Черная свеча

Рывком опрокинул Колоса на спину, обвел зимовье внимательным взглядом. Михаил был мертв. Он смотрел перед собой огромными голубыми глазами очарованного скитальца, внезапно встретившего неизреченную красоту будущего мира.

— Отслужил, Мишаня, — вздохнул Денис. — Хорошо, хоть не мучился.

Чалдон икнул и, погладив по голове Пельменя, прочувственно сказал:

— Что, падла, овдовел?

— Тиша-то — мастер! Всех ведь мог, змей тихий!

— Будет вам понтоваться, Шура. Вашу работу сделали другие: все равно зарезать пришлось бы. Уходите с Чалдоном. О всем другом не говорю, потому как знаю: каждый из вас умрет вором…

— Я тя понял, Денис. Как поступим с фраером? Это ведь не твое личное дело. Сообща бы и решить…

Пельмень говорил подчеркнуто небрежно, будто того, о ком шла речь, здесь не было, и Упоров целил в живот вора сквозь карман телогрейки, не сомневаясь — выстрелит.

— Твои заботы кончились, — сухо произнес Денис. — За свои отвечу.

— Перед прокурором?

— Нас живыми брать не будут.

— Вот и ошибаешься, — Чалдон с трудом оторвался от носика медного чайника, перевел дыхание и продолжил: — Имя узнать интересно, куда рыжье уплыло.

— Сам-то знаешь?! Нет! Никто не знает. Камыш — могила. И вам советую.

— Это — лишнее, Денис.

…У поросшего мхом скальника, где речка на изгибе пробилась сквозь податливый мартовский лед, Пельмень и Чалдон ушли с тропы. Прощание было вялым. Все знали, что их ждет впереди…

— Ты, фраерок, помни, — не утерпел напоследок Пельмень. Потный, не похмелившийся толком, был он похож на обыкновенного доходягу с рынка. — Везде достанем…

Упоров смерил его равнодушным взглядом, кивнул Чалдону, повернулся и пошел по тропе, уже не думая о злобном воре, словно того тоже зарезал услужливый Тиша. Малина ждал, когда пойдет Вадим, пристроился за ним, загородил бывшего штурмана своей спиной. Он тоже не верил Пельменю…

— Высоко о себе думает Шура.

Вадим промолчал. О чем говорить? Прошлое ушло в другую сторону, будущее обещало быть покруче.

Тропа свернула в стройный медовый соснячок, островком притулившийся на солнечном взлобке. Они шли в пахнущем смолой зеленом коридоре, погруженные в приятное очищение души целебным прикосновением заботливой природы,

Денис вернулся все же к разговору, когда позади остался веселый взлобок и безжизненная гарь прошлогоднего пожара:

— Шура — дурковатый. Особливо во хмелю: как вол во льду. Не свернешь. Удивляюсь Ферапонту, Степа.

Денис легко перескочил валежину, но поскользнулся и упал набок. Сидя отряхнулся, продолжил, будто ничего не произошло:

— Думал — замочит Шурика. Не сам, конечно, есть кому…

_ Давно знаешь Камышина?

— С Широкого освобождался. С ним даже администрация вежливо обращалась. А этот Тиша-темная личность. Говорят, в Питере консерваторию кончал. При Камышине который год живет…

— Он не только консерваторию кончил, но и Колоса.

Малина шутку не принял, ответил серьезно, желая прекратить пустой базар:

— Колос, сказано было, лишний…

Они поднялись на пологую возвышенность. Отдышавшись, Денис указал в сторону, где сбегались два хребта:

— Там, на водоразделе, зимовье. Мусора знают, лучше обойти. От зимовья часов шесть хода до Оратукана. Идти будем ночью. У нас, как у приличных людей, начался ночной образ жизни. Садись — перекусим.

Денис старался говорить открыто, без всяких хитростей, желая расположить к себе товарища по побегу. Но к вечеру иссяк и был утомленно угрюм.

Они сидели на сваленном ветром кедрушке, пережевывая вяленую оленину. Где-то внизу ухнула сова. Крикнул заяц, окончивший жизнь в ее когтях. Упорову, показалось — он почувствовал запах крови, хлынувшей из разорванного живота зайца. Он не знал, как пахнет заячья кровь, скорее всего, это был запах крови человеческой который он нес с собой от самого зимовья, не ощущая. Нужен был толчок, чтобы запах ожил. Таким толчком стала смерть зайца…

Достоверно известно: весна на Севере отнимает силы у всех, кроме беглецов. У них организм работает по-другому в особом режиме погони, когда страх вытаскивает скрытые ресурсы, заставляя тело трудиться с колоссальной перегрузкой.

Беглецы отмахали километров двадцать, прежде чем ощутили настоящую усталость, и сбавили шаг.

— Интересно, о чем сейчас думает начальник отдела по борьбе с бандитизмом Важа Спиридонович Морабели? — спросил с серьезной рожей Денис, стащив с потной головы шапку.

— О нас с тобой. О чем ему больше думать?

— Нет. Узко мыслишь. Он думает, как жить дальше?! Гуталин умер! Грузин начнут отлучать от кормушки. Что делать?

Упоров остановился и медленно закрутил головой.

Прицепившийся запах крови вытеснил другой, знакомо сладковатый. Он пытался вспомнить, что может так пахнуть. Наблюдавший за его поведением Малина осторожно переступил с ноги на ногу, взвел курок пистолета.

— Дым, — прошептал Упоров, — точно, дым!

— В зимовье — люди. Нас ждут, Вадим. Но мы к ним не пойдем.

Они стояли рядом, почти касаясь друг друга лбами, похожие на молящиеся тени. Даже голоса их стали частью наступившей ночи, приобретя сходство с шумом деревьев.