Черная свеча

— Кущаевское?

— Воронцовское, Кущаевское — за Анаднканом. Ты меня, похоже, проверяешь?

Бледное, заросшее черной щетиной лицо было теперь рядом, и когда их глаза встретились, Упоров подумал о шестигранном ломе, что стоял в противоположном углу сарая. Взгляд принадлежал человеку, который не собирается жить спокойно, пока не получит ответ.

«Он действительно хочет убежать, — Упоров улыбался глупым мыслям о ломе. — Но тогда и все остальное может оказаться правдой».

— Нет, Боря, — сказал бывший штурман, немного подумав, — зачем мне тебя проверять? Сам-то ты видел это болото? Оно, знаю точно, непроходимо.

Грек не проявил даже намека на замешательство или смущение, отвечал, как хороню осведомленный о деталях человек:

— В том весь секрет. Тропа есть, ею пользуются дикие олени и один из тех, кто будет нас встречать.

— Якут?

— Полукровок. Хочет сам на Аляску удрать. Работает за металл, но зато надежно.

Упорова разговор о золоте снова насторожил. Он ждал его и в кабинете начальника лагеря, и сейчас, в этом наспех сколоченном на месте сгоревшего сарая строении, из которого хорошо просматривался подход по единственной между болотцами тропке.

— С золотом сложнее, — Вадим искушал себя опасной игрой, прилагая все силы, чтобы не сыграть фальшиво. — Но думать будем…

— Если есть над чем — думай, а нет, — грек махнул рукой, поймав на лету комара, — так и голову не ломай. Деньги есть.

— Положим, мы доберемся до побережья…

— Никаких «положим». Мы доберемся! Через месяц будем стоять на палубе судна. Иностранного. Там, на побережье, есть кому нас доставить в нейтральные воды.

По крыше меленько и дробно стеганул дождик. Вода подтекала в щели между листов ржавого железа, стекала струйками на пол, где уже не было ни одного муравья.

— А пара лишних оленей, это возможно? — спросил Упоров, не спуская при этом глаз с грека.

Тот задумался, переспросил со старательным спокойствием:

— Пару лишних оленей? Зачем? У нас же будет свободная пара. У тебя какой-то груз?

— Груз может появиться. Да… Забыл спросить про оружие…

— Наган. Большего не потребуется. На Седом ручье вооружимся.

— Может, у воров поинтересоваться?

— С ворами и побежишь, — брезгливо обрезал грек, при этом губы его сжались, рот стал твердым. — Такой побег делить нельзя. Особенно с ворами. Или ты ничему не научился в том побеге? Решай!

— Вроде бы все решили, о ворах — забудем.

— Тогда — в субботу. Мусора на рыбалку торопятся. Уходить будем через шестую шахту.

— Она затоплена.

— Была. Воду нынче откачали. Не полностью. Грязи полно, но кровля держит. Проскочим и обвалим. Тебя не хватятся. Мы говорили почти час…

— Я инструмент пошел готовить. Работаю я здесь.

Грек вытер рукавом слегка порозовевшее лицо, Вадим увидел на нем следы внутреннего нетерпения. Еще он почувствовал — разговор стал для Заратиади в тягость, и Борис его просто договаривает, переполненный привалившей удачей.

«Похоже — ты на работе, парень! — сказал себе с веселой злостью зэк. — Твои нервы — на пределе».

Сомненья в том, правда, еще оставались, но бывший штурман уже прокручивал варианты на случай, если стоящий перед ним человек окажется не тем, за кого себя выдает…

— Бывай! — сказал грек, протягивая руку.

Вадим пожал ее молча, значительно, и они, как боксеры перед ударом гонга, разошлись в разные стороны.

— Тебя ждут на вахте, — Лысый сообщил новость бесцветным голосом, а заметив вопрос в глазах растерявшегося зэка, не счел нужным что-то объяснять.

Вадим поднялся с широкого чурбака, на котором сидел уже третий час, точнее — с начала смены, когда бугор послал его готовить черенки для лопат, спросил:

— Опять на беседу?

Лысый развернул вполуоборот голову, прежде чем ответить, смахнул с розового уха большую навозную муху. Затем пробурчал:

— Ты кому-то очень нужен. Идем.

Сам пошел впереди, ломая каблуками ссохшиеся куски красноватой земли. На этот раз зэк не поверил в спокойствие бугра: ему показалось, он даже был уверен — тот знает больше, чем сказал.

— Зачем темнишь, Никандра?

Остановленный вопросом, Лысый развернулся. Острая настороженность зэка заставила его объяснить начистоту:

— Меня просили не говорить тебе. Там — старший лейтенант из управления лагерей. Ты же с другими, кто помельче, не общаешься.

— А-а-а, — протянул Упоров, не догадываясь, кто там мог быть. — Раз из управления, значит до меня. Тормознись, надо хоть рожу сполоснуть.

— Он торопится. Пошли.

И когда Упоров догнал его за поросшим молодым березняком отвалом. Лысый добавил полушепотом:

— Не к добру ты дерганый стал, Вадим.

— Хорошо рассуждать, когда до свободы — шаг!

— Десять лет к тому шагу плюсуй. Десять! Да три по горам с поражением в правах. И спросить не с кого — за что?! Ты бригаду принимать собираешься?

Вопрос застал Упорова врасплох, что не преминул отметить разговорившийся Никандра:

— Придумать ничего не можешь? Ну, и не майся. Вчера не выпил свою долю, а люди не без глаз — отметили.

— Не было в тех бутылках моей доли: на черенках ее, что ли, заработал?!

— У нас — котел. Вместе решали.

— Выходит, бросил в котел щепоть, черпай ведром?

Лысый замедлил шаг, продолжая говорить вполголоса: