Черная свеча

— Он нас продаст! — побледнел Соломон Маркович. — Видели, как скривился противно?!

— Нет, — успокоил его Упоров. — Он решил, что у нас — семья.

— Семья?! — глаза Голоса стали еще больше. — Ах, да! Теряю ситуацию. Никак не научусь мыслить реальными категориями. Я — фантазер. Иногда мне ни с того ни с сего становится жалко наш социализм — совершенно химерическое, обреченное на распад общество.

— А коммунизм вам не жалко? — спросил Упоров, специально оттягивая момент, когда Соломон Маркович начнет проситься в бригаду.

Голос разгадал хитрость, впервые за всю беседу посмотрел на него прямо и жестко, как в бою.

— Не испытывайте себя пустыми рассуждениями, Вадим. Коммунизм мы уже имеем. Здесь, о зоне: при равных возможностях одни пьют чаи с медом, другие умирают с голоду. И вам и мне нужна свобода, а для этого нам необходимо быть вместе, чтобы переиграть систему.

— То есть…

— Работать лучше они уже не будут никогда, но желание пользоваться всем продолжает расти. Магически чудесно действует искушение на взращенного социализмом чиновника. Поднимаясь по служебной лестнице, он открывает для себя простой, легкий мир обмана, где можно жить, не прибегая к помощи совести, лишь повторяя то, что следует повторить. Существует огромный, сплоченный сытой бессмыслицей класс бессовестных потребителей. Я тоже так жил.

Голос прижал руку к сердцу, облизал без того мокрые губы, после этого потянулся, словно погружаясь в океан сытого прозябания, закатил глаза:

— О, как утонченно пестуют идеологию указанного безделия ученые, журналисты, писатели, партаппаратчики, особенно, конечно, чекисты. Но у них хватает мозгов подумать о пополнении корыта. И вдруг совершенно неизвестная бригада уголовников начинает совершать трудовые подвиги. Раньше бы вас за это расстреляли, сегодня — заметят. Вы работаете, себе ничего не требуя взамен, кроме свободы. Кричите совдеповские лозунги, а на уме держите закон Моисеев: «Не следуйте за большинством на зло и не решайте тяжбы, отступая по большинству от правды». Первый, кто сумеет убедить их делом, получит свободу. Первыми должны быть мы с вами…

— Черт возьми! — Упоров тихонько похлопал в ладоши, внутренне соглашаясь с тем, что Голос произнес не пустые слова. — Сколько яду вы накопили за годы служения. Если бы вас вернули к корыту…

— А если бы вас продал родной брат?! — Соломон Волков ощетинился, потеряв всякую услужливость, став похожим на загнанного зверька. — Только для того, чтобы товарищи из НКВД думали, что у него — «горячее сердце и чистые руки!» Он даже повышения по службе за меня не получил. Сволочь бездарная! Жид пархатый! Все они сволочи изначально. Истинные дети своей сифилитичной матери-революции!

Сирена продолжала его сопровождаемые жестами выкрики, растянув их в долгое: «У-у-у-у-у…»

— Вот те раз: разбудили, — Вадим уже пришел в себя после ночного обморока. Он легко поднялся с лавки и спросил, вроде бы на всякий случай: — Зачем ко мне приходили, Соломон Маркович? Не понял.

Закусив ноготь, Волков изобразил на остывающем от гнева лице желание вспомнить цель прихода, но всетаки не сумел скрыть удивления от прозорливости простоватого над вид моряка.

— Вы обладаете тайнозрением, Вадим. Я действительно шел сюда, чтобы передать вам распоряжение… простите, просьбу Никанора Евстафьевича: не садитесь играть с тем человеком. Вы знаете, с каким.

— А вы?!

— Мне того знать не положено. Я еще жить хочу…

«У прошлого нет долгов, — думает Вадим, шагая на развод. — Никто не вернет тебе потерянные годы. Голос прав — все надо начать сначала. Попробовать переиграть ленивую, сучью систему. Чуть загрубишь — она не промахнется. Каждый снайпер. Но когда-то начинать надо. Для начала придется натурально закосить. Ну, легавый буду, поехали!»

Он споткнулся о кочку, зашатался и едва не сшиб с ног культяпого Луку. Сердитый минер было психанул, однако, поймав плавающий взгляд бывшего штурмана, крикнул:

— Слышь, Лысый! С Фартового дурь полезла.

— Помогите ему, — бросил через плечо Никандра.

Вадим почувствовал у локтей хватку крепких рук и остался собой доволен: ему поверили. Теперь отступить было невозможно. Ноги сломились в коленях. Ключик сказал:

— Тяжелый бык! Не дотащим…

— Эй! — окликнул старшина. — Чо вы его волокете?!

— Худо ему, гражданин начальник.

— Не сдохнет! А сдохнет — невелика потеря.

Подлипов за подбородок поднял голову Упорова и, поглядев в его посоловевшие глаза, весело спросил:

— Верно я говорю, покойничек?

Зэк с трудом шевелил языком, но все же ответил:

— Верно, гражданин начальник.

Чем несказанно обрадовал сияющего духовным и физическим здоровьем старшину.

— Раз согласен — торопись, — заворковал тот. — Чтоб до осени убрался: пока свободные могилы есть. Не то песцы сожрут.

Он бы и еще поговорил на приятную тему, но подошедший Лысый, не обращая внимания на хорошее настроение старшины, распорядился:

— Иди в сарай, Вадим. Инструментом будешь нынче заниматься, там и прилечь где есть. Чувствуешь-то как?

— Уже чувствую, — выдохнул зэк, виновато улыбаясь. — Вот и гражданин начальник заботу проявляет.