— А ведь действительно, если вам верить, гражданин начальник, ситуация интересная, — Упоров чувствовал, что переступает опасную черту, в то же время он боялся своим упрямством толкнуть начальника отдела по борьбе с бандитизмом на решительный поступок, — только ведь вы сами сказали — груз ушёл…
— Это ничего не значит. Главное узнать — куда?!
— Кому узнать, гражданин начальник?
Морабели сломал в волосатых пальцах очередную папиросу.
— Пока должен знать ты. Дальше посмотрим… У нас могут возникнуть основания для спокойной мужской договорённости на джентльменских началах. Не так ли?
— Наверное, гражданин начальник…
Телефонный звонок прервал робкий ответ зэка. Морабели взял трубку и сказал:
— Узнал, товарищ полковник. Доброе утро! Опергруппа ещё не вернулась. Да, всю ночь. Привык. Мы — отдел по борьбе с бандитизмом. Были основания для срочного вызова. У меня. Капитан Серякин мог сам позвонить и выяснить. Ничего серьёзного. Взаимополезные уточнения. Уже выезжает.
Полковник положил трубку, подмигнул, но не очень весело:
— Выехал ты. Обратил внимание: не отправлен, а «выехал»? Твой хозяин обратился. Старый уже, мыслит, однако, правильно. Будешь ехать домой, прикинь все, взвесь. Любая твоя ошибка может привести к непоправимому. Надо знать — на кого опереться.
За всей многозначительностью произнесённых слов зэк улавливал внутреннюю растерянность некогда грозного чекиста, словно они разговаривали не в надёжной тюрьме, а где-нибудь на Приморском бульваре и у Важи Спиридоновича не было при себе пистолета.
«Вас оттолкнули от власти, а кто вы без неё? — зэк сидел с опущенными в пол глазами. — Может быть, я — ваш последний козырь? Липовый, но вы об этом, к счастью, не догадываетесь!»
— … Мне осталось три года до пенсии. У тебя впереди -целая жизнь. Её надо жить, а не существовать.
Унижение даётся начальнику отдела борьбы с бандитизмом непросто, и это нельзя спрятать от человека, караулящего свой шанс на приобретение свободы.
«Прежним он уже не станет, — рассуждал немного успокоенный зэк, — он может стать только хитрее, но не опаснее».
Разочарование не заставило себя ждать…
— Стой! — приказал плотный, по-видимому, очень сильный тяжёлый крестьянской силой старшина. Подошёл к чёрному «воронку», распахнул дверцы, а после, позвав к себе сержанта, что-то ему объяснил. Сержант кивнул, и тогда старшина позвал к себе зэка.
— Азизов! — крикнул из окна Морабели. — Что вы там возитесь?!
— Уже отправляем, товарищ полковник. Задержка с остальным контингентом.
Немного погодя появился сержант, посланный старшиной за «остальным контингентом». Он почти бегом гнал перед собой трех зэков, они тоже были в наручниках. Зэки быстро впрыгнули в «воронок», один из них наступил Упорову на ногу.
— Осторожней шевели копытами, — попросил Вадим.
— Молчи, пидор! — небрежно раздалось в ответ.
Вадим двумя руками поймал за воротник нахала, но тут же получил пинок в колено от другого зэка и увидел оскаленные зубы, словно тот собирался его укусить.
«Опять западня!» — Вадим хотел ответить на этот пинок. И тогда третий зэк, лица которого он не успел разглядеть, сказал:
— Сядь, Аполлон! Совсем не обязательно стараться выполнять ментовский заказ. И ты сядь, Фартовый!
Голос был спокойный, властный. Особенно хорошо сыграна властность: она словно дарована обладателю голоса самой природой. Все сели в напряжённом ожидании. Упоров всматривался в человека с таким значительным баритоном, стараясь вспомнить, где он мог видеть это не рядовое, надменное лицо с косыми складками над тонкой переносицей и резко очерченными ноздрями.
— Мы приходили за твоими руками, — напомнил человек.
— Ты был с Салаваром. Как же он тебя окликнул? Митрофан? Митяй? Мирон! Ты — Мирон!
— Не говорю — «здравствуй»: мне приятно видеть тебя без культёй. Но рук ты лишишься.
— Фартовый, — неожиданно вмешался тот, кто пнул его по колену, — на Берелехе я кончил трех воров, четвёртого не дорезал. Как считаешь — должны меня того…
— О чем ты говоришь?! — с издевательским возмущением возразил Упоров. — Ни в коем случае: ты же четвёртого не дорезал!
Аполлон подумал и сказал:
— Глохни, фраерское отродье!
— Рискуешь, — предупредил его Мирон. — Он бьёт так, что голова прилипает к заднице, а уши находят в Аргентине.
Аполлон вопросительно сощурился.
— Да нет, это не лагерь, — покачал головой Мирон, — есть такая страна в Южной Америке. Вообще, сиди и слушай. Ты продолжаешь водиться с ворами, Фартовый?
Упоров не стал отвечать, перевёл взгляд на третьего зэка, породистого, крупного, с крутым подбородком американского конгрессмена и тонкими губами кота-сутенёра. Дышал он нервно, прерывисто, так дышит пойманный с поличным карманник.
— Тихоня, — отрекомендовал его уловивший внимание Упорова Мирон, — борец за дело мира и социализма. Так ты мне не ответил про твои отношения с ворами?
— Это тебя не касается!
— Они скоро вымрут. Анахронизм…
— Онанизм, верно? — не утерпел Аполлон.
— Дурак! Тебе сказано — молчать! Анахронизм. И перестань обнажать порочные наклонности.
— Все равно расстреляют…