Черная свеча

— Крохалей нынче совсем не видать, — посетовал Дьяков. — Бьют, вурдалаки, без всяких сроков ещё по их любовной поре. Разве это мыслимо?!

После повернул голову в сторону шагающего по левую руку Калаянова и добавил:

— Передай, Зяма, всем: в поганом виде их видеть не желательно. Понял меня?

Он произносит это как-то особенно весомо, и всякое возражение или дополнение кажутся излишними…

— Кто отвечает за посуду? — заговорщицки спросил Фунт, когда одетые во все лучшее, что игралось в семнадцатитысячной зоне, члены передовой бригады стояли на растоптанной автомобилями дороге, придирчиво выбирая место для начищенных прохорей и ботинок.

— Ну, я! — откликнулся Зяма, колесом разворачивая к Граматчикову грудь, затянутую в полосатый жилет.

— Стаканы настоящие имеются?

— Восемь гранёных для особо приближённых к известной вам особе. Один из них мой.

— Мой! — нелюбезно поправил Фунт, показав Калаянову кулак.

— Это ещё почему?! — на всякий случай скрипнув зубами, не надеясь на успех столь незначительного проявления твёрдости духа, спрашивает Зяма.

— Три последних года во сне пью из настоящего стакана.

— И не напился?

— Шо за базар? — донёсся сбоку ленивый голос старшины Холобудько. — Вам доверия оказана, а вы — про стаканы тол завели.

— Ты ещё здесь тусуешься, Егорыч? — удивлённо посмотрел на охранника Никанор Евстафьевич, доселе вроде бы его не замечавший.

— Где ж мне быть, Никанор? Сказано сопровождать, я и сопровождаю.

— Вам это надо?! — спрятав за кромки жилета большие пальцы, вмешался Зяма. — Идите к законной жене, совершите с ней законный акт по скользящему графику. Очень прогрессивно.

— Мне, гражданин жид, до пенсии полчасика осталось. Не до актов…

— Ну, что за человек такой бесцельный, — оскалился счастливый Ключик. — С родной бабой жить не хочет! Лишь бы покараулить. Феликс Мундеевич на этом деле чахотку схватил.

— Товарищ Холобудько, дайте мне пистолет, я их покараулю.

Зяма решительно протянул руку.

— А это видел?!

Холобудько показал ему жирный кукиш.

— Кому не доверяете, товарищ Холобудько?! Мы ЧК организовывали, партию создали. Пользуйтесь! Вам сраного пистолета жалко?! Стыдно!

— Кто это мы?! Кто это мы?! — попёр буром на зэка старшина.

— Жиды! — расцвёл золотой улыбкой Зяма. — Мне не верите — у Голоса спросите. Он же умнее Троцкого, но не умнее вас…

Старшина покосился в сторону Соломона Марковича, тот печально скривил рот и кивнул:

— Они. Здесь все без обмана, гражданин начальник. Пистолет им всё равно не давайте: сами видите, что из этого вышло.

— Дурак я, что ли?! — зарычал Холобудько.

— Умный ты, Егорыч, — успокоил старшину Дьяков. — Дураки по тюрьмам спрятаны.

Никанор Евстафьевич вытер носок ботинка о штанину Озорника.

— Прекратите, зубоскалы, хорошему человеку настроение марать, не то домой прогоню. В зону! Ты, Егорыч, доведёшь нас до первой рыгаловки на улице Ленина. Далее не пойдёшь…

— Приказ ведь, Никанор Евстафьевич!

— Слову моему не веришь? А что советский чекист… Под конвоем в приличное место ходить неловко. Я тебе ещё раз обещаю.

Холобудько пробормотал что-то себе под нос, и зэки плотной компанией, с одинаково безразличными лицами, вошли в посёлок.

Главная улица, носившая когда-то имя Лаврентия Павловича Берия, была переименована в улицу имени Павлика Морозова, но её по-прежнему звали Бериевкой. Новое название ничего существенного в облик улицы не внесло: те же засыпные бараки, двухэтажные, с кривыми, сложенными из плохого кирпича, трубами и сорванными с петель входными дверями, расписанные самыми изысканными ругательствами дощатые туалеты. Ещё — помойные ямы, не чищенные с момента своего основания. В стороне от дороги, задвинутый в глубь чахлого лесочка, стоял одноэтажный барак, просевший в тех местах, где весенние воды подмыли фундамент.

Здесь располагался поселковый совет, и потому латанная толем крыша была украшена линялым полотнищем с надписью: «Мы наш, мы новый мир построим!»

В этом здании, тогда оно выглядело поприличней, подполковник Оскоцкий бил заключённого Упорова ногой в живот, не теряя характерной для себя вежливости, спрашивал:

— Вспомнили?! Вспомнили?!

За окном рубило шаг молодое поколение чекистов, встряхивая песней мглистое осеннее небо:

— Нас в бой за партией ведёт товарищ Берия!

А он зарядил своё, занудное:

— Вспомнил?! Вспомнил?!

И все норовил угодить под ребра.

Зэк ничего не вспомнил. Он просто хорошо знал. Кабы вспомнил, так давно бы уже догнивал на Ермаковском ключе, отмытом и приспособленном под кладбище. Дал Бог терпения снести муки, теперь вот — свадьба особо опасного рецидивиста с комсомолкой Камышиной. С настоящим священником и посажёным отцом из честных воров. Забавно…

— Стой, ребята! — распорядился Дьяк.

Бывшая контрольная будка, по-местному — рыгаловка, была приспособлена под киоск товаров повседневного спроса, из которых спросом у населения пользовались спирт да табак. Через вечно распахнутую дверь видно отёкшее, чуть презрительное лицо «битой» продавщицы с мушкой, наколотой рядом с левой ноздрей, и торчащей из толстых накрашенных губ папиросой.