Черная свеча

«Часто умирают только трусы, — приговорённый глядел прямо перед собой, направляясь в сторону „воронка“. — Ты умрёшь один раз!»

Опять мелькнула Наталья Камышина в серой толпе любопытных.

— Я тебя люблю!

Слова приговорённого напугали одного из солдат, тот вскинул автомат наизготовку.

Упоров хотел оставить признание на свободе. И всю дорогу от поселкового клуба до тюрьмы наслаждался своим поступком, не допуская к себе и не пытаясь осмысливать как свершившийся факт приговор выездного суда.

Борьба с самим собой началась в камере. Он прочувствовал, для чего даётся приговорённому томительный срок ожидания, истончающий донельзя душевную защиту, с тем, чтобы позволить страху за потерю тела потоптаться козьими копытцами по голой душе.

Ко всякому человеку придёт своя смерть, по приговору она чужая, и неминуемое её приближение поистине ужасно. Остановить вспыхнувший внутренний хаос помогла мысль о помиловании. Зэк вцепился в неё, как утопающий в спасательный круг. Сел на нары, мысленно начал писать текст прошения и увидел, что рядом стоит кружка с чаем…

«Они начали о тебе заботиться. Плохой признак… В недоверии к сочувствию тоже нет ничего хорошего. Главное, чтобы побыстрей устали нервы, тогда ты заснёшь…»

Приговорённый закрыл глаза… облегчение не пришло, наоборот: темнота, как в стоге сена, начала всасывать густой холодный мрак. Но сейчас все походило на погоню. За ним гнались неизвестные существа, окутанные чадящим дымом чёрной свечи. Он подождал их приближения и поспешил увидеть свет. Осторожно протянул руку, погладил чахлый луч солнца, протиснувшийся к нарам сквозь зарешеченное оконце. Вошедший в камеру дежурный поглядел на него дружелюбно, поставил на нары миску с дымящимися щами:

— Заправляйся. Щи — с мясом. От них пользы больше, чем от пустых мыслей.

Сказано ломким баском, с непривычной для служаки теплотой. Ему хотелось быть добрым, и приговорённый почувствовал желание старшины, но от этого ещё больше захотелось жить, делать кому-то добро. Зэк промолчал, не зная, как выразить своё состояние, чтобы никто не перепутал его со слабостью. Он ещё был чуточку гордый сверху, словно посыпанный маком бублик, и крупицы гордости только усиливали чувство душевного одиночества. Подобревший охранник ничем не мог помочь, да и никто другой… разве что отец Кирилл.

Хочу дойти, хочу узнать,
Чтоб там, обняв его колени,
И умирать, и воскресать!

Посеянная Монахом надежда перешла обыкновенное любопытство, зэк, уже на полном серьёзе, старался совместить её со своим опытом выживания в «сейфе», «И умирать, и воскресать!»

Сегодня хочется только воскресать. Жить, не думая о смерти. Ты к ней не готов. Пределом твоих сил оказался приговор. За ним ничего не видишь. Ты — как все.

А отец Кирилл? Откуда у него?! И есть ли?! Есть. Оно живёт и движет человеком на земном пути, возможно, не совпадающее с его волей и интересами, но и не встречь им. Рядышком. С тем он уходит. Ты же — в абсолютном непонимании, неготовности принять судьбу.

Зажёг свечу другого цвета? Много ли тех, кто проскочил мимо соблазна? Монах… Жить, как он, — страшный выбор! Не твой. Теперь бы любой хорош, да прошлое не станет настоящим…

«Изменить можно только сроки, — зэк пощупал пульсирующую вену. — Подвинуть поближе черту и шагнуть за неё».

Горящий мозг не желал давать ей имя — смерть, но и не нашёл другого названия. Так оно и осталось простой чертой, за которой он безуспешно пытался разглядеть наполненное другим смыслом другое существование. Речь уже не шла о жизни, человек хотел существовать в каком угодно состоянии, увидеть себя пребывающим в каком угодно мире. Но быть… Увы, все находилось за гранью земного сознания…

Морабели появился в камере смертников на четвёртые сутки после вынесения приговора. То был уже другой Морабели. Он не угрожал, и в голосе пропали роковые нотки. Полковник сочувственно выпятил губу, приятельски кивнул. На этот раз от него пахло коньяком.

Зэк чувствовал это так остро, как может чувствовать только приговорённый к смерти.

— Не понимаю! — Важа Спиридоновнч жестом разрешил заключённому сесть на нары, прошёлся вдоль стены и опять сказал: — Не понимаю!

Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.

— Суд называется, мать твою так! Рассветов десять чекистов кончал — вышку получил. Тебе соучастие не доказали толком, тоже — вышка. Суд, да? Дерьмо безграмотное! Писал ходатайство о помиловании… Официально писал!

— Морабели глянул на Упорова через плечо. — Моя подпись и подпись секретаря парторганизации. Беспрецедентный случай!

— Пустые хлопоты, гражданин начальник…

— Молчи! Чекист просит. Орденоносец. Те, кто тебя подвёл под вышку… Ты сам-то понял?

— Что толку?!

— Ты бы сказал мне, куда ушёл груз, Вадим… Это сейчас тебе может здорово помочь. При моих связях, — полковник щёлкнул пальцами, — мы восстановим справедливость!

— Гражданин начальник, ничего не знаю. Думаете, только вы этим проклятым грузом интересуетесь?!