Черная свеча

Бригадир снова не заметил улыбающегося Подлипова, и тогда старшина, хмыкнув, пошёл на вахту. Они смотрели ему вслед. Рука Вадима схватила с той же кочки, на которой стояла нога, пук травы, выжала зеленоватую каплю сока вместе с запахом уходящего лета.

Он так и шёл к сараю, словно на свидание: с букетом.

Бросив траву под ноги грека, первым протянул ему мокроватую ладонь:

— Здравствуй, Борис! Прилично выглядишь.

— О чем с бугром базарил? — Заратиади пожал руку, но смотрел в сторону шахты.

— Тряхнуло меня на этапе. Просил работу дать полегче.

— Закосил?

— Нет, со мной бывает.

Пряча глаза, грек обронил с сожалением, а скорее — с досадой:

— Не на танцы ломимся… Выдюжишь?

— Хочешь списать меня с корабля? Ну, что ж…

— Не болтай глупости! Приправу захватил?

— На месте, — Упоров хлопнул себя по голяшке кирзового сапога, зная — никогда не сможет воспользоваться ножом после того, как резал себя сам.

Пока они ползли в высокой траве до ржавой цистерны из-под мазута, он приглядывался к выпуклостям на одежде Заратиади, стараясь угадать, где спрятан пистолет. Ничего не обнаружил, решил — оружие у живота или его вовсе нет.

Гнилые бревна, сломанные тачки, прочая рухлядь надёжно прикрывали их от курившего на вышке часового. Не меняя положения тела, грек, сильно оттолкнувшись, перелетел через груду хлама и оказался в околоствольной траншее. За ним маневрировал Вадим.

Они посидели минут десять, приводя в порядок дыхание.

— Пойдём левым бортом: там суше, — не ожидая возражения, распорядился заметно нервничающий грек — Перед рудным двором — промоина. Держись строго за мной.

Но поднялся не сразу, прежде тревожно убрал взгляд с того борта, куда ходить не следовало. Упоров засёк перемену настроения, наклонился, чтобы поправить сапог, глянул в ту же сторону. Он замер, словно наступив на край пропасти. Под нависшим над стволом шахты козырьком, там, где серая тень провала обрезала солнце, были отчётливо видны два следа. Один принадлежал греку, другой… Оскоцкому? Слишком велик. Морабели?

Но времени на окончательный вывод не осталось.

— Поканали, Вадим!

— Да, — выкинул он первое попавшееся на язык слово, уже спокойней добавил: — Нам придётся сделать маленький крюк от Куяды. За моим грузом. Извини — за нашим.

— Замётано! — Удача упала, как с неба, и грек прореагировал на неё уже открыто. — Раз надо, значит — надо! Шагай за мной!

Они находились под козырьком. Холод заброшенной шахты тронул кожу, Упоров сказал:

— Глянь, Боря, чей-то след. Свежий!

— Где? — грек дрогнул. — Ты одурел!

В это мгновение Упоров ударил. Он вложил в удар достаточно силы и жестокости, но недооценил противника. Заратиади был готов к нападению, убрав чуть в сторону подбородок, позволил кулаку таранить земляную стену. Секундой позже грек сделал подсечку. Оба упали. Упоров принял удар по горлу на плечо и бросил в нависшее над ним лицо горсть песка, коленом толкнул Заратиади к стене. Теперь они стояли на ногах. Им были не нужны слова. Драка продолжалась молча, сосредоточенно, каждый из них знал, чем она может кончиться.

Грек не среагировал на его ложный выпад левой, слегка попятился к выходу.

«Если он выскочит и закричит…» Додумать не успел: только что он видел руки противника в боевом положении, вдруг страшный удар в челюсть почти лишил его сознания. Упоров влип спиной в стену, качнулся вперёд и, чудом увернувшись от следующею удара, всем телом прижался к греку. Они стали похожи на двух запутавшихся друг в друге змей. Били короткими тычками, кусались, рвали одежду. Разум покинул бойцов, ему стало невыносимо страшно в звериных объятиях, где плоть душила плоть, чтобы выполнить непонятную уже и ей самой задачу. Впрочем, задача была очерчена довольно ясно: победить, чтобы выжить. В конце концов Заратиади удалось оторвать от себя зэка, быстро нанести удар в переносицу. Кровь хлынула двумя струйками на рубаху. Боль прояснила сознание. Следующий удар он принял на лоб, а когда грек тут же повторил правый прямой, привычно сместил корпус влево, и выверенный в десятках боксёрских схваток левый апперкот, крутой и жёсткий, поразил незащищённую печень.

— А! А! А!

Заратиади ещё находился в пылу боя, но поражённое страшной болью тело уже молило о пощаде: «А-а-а…»

Он бессильно потёк к ногам Упорова, уткнувшись лицом в землю, продолжал стонать:

— А-а-а-а…

Пожалуй, с минуту, не больше, зэк наблюдал за ним сквозь вялую дымку в глазах. Озверение прошло. Расчётливый, все взвесивший человек наклонился, поймал за отворот куртки грека, подтянул к себе, ударил затылком о стену. После бросил хрюкнувшего противника в ту же сырую грязь, что недавно они месили.

Он постоял, на границе света и тени, с бесчувственным отношением к своей будущей судьбе. От молодой пихты прилетела чечётка. Села рядом с ним, почистила пёрышки, приветливо глянула на него крохотными золотыми самородками глаз. Зэк подмигнул птице и тут же проводил взглядом её перепуганный полет.