Черная тень над моим солнечным завтра

Сигнал светофора останавливает поток автомобилей и телег Из окна комфортабельного «ЗИС-101», Мак Рэд видит часть московской улицы и бесконечную очередь худых и нищенски одетых людей. Между ними видны рабочие, крестьяне в лаптях и с котомками за спиной.

— Что делают эти люди? — удивленно спрашивает Мак Рэд, поворачиваясь к переводчице. Глаза Ирины растерянно косятся на Молотову.

— Это… видите ли мистер Мак Рэд… Эти сознательные советские граждане стоят в очереди перед сберегательной кассой. Они охвачены энтузиазмом и хотят побыстрее пожертвовать свои сбережения на построение социализма… — разъясняет Молотова.

— Ах, вот что!? — приятно удивлен Мак Рэд.

— Этого не увидишь у нас на родине, — отзывается, сидящий напротив Де-Форрест, — я начинаю верить в то, что вы построите социализм. Если люди, отказывая себе даже в одежде, по-видимому им крайне необходимой, отдают деньги на индустрию — это успех!

— Колоссальный успех коммунизма! — оживленно продолжает Мак Рэд.

Светофор мигает и зажигается зеленый свет. Автомобиль медленно движется вдоль очереди. Возбужденному Мак Рэду хочется выкрикнуть какое-то пламенное приветствие. Рука его протягивается к дверце автомобиля.

— Я скажу им, что мы…

Но переводчица, следящая за движениями американца, удерживает его словами:

— У нас речи произносятся в специальных местах. Здесь мы помешаем движению и общественному порядку.

Автомобиль все еще катится рядом с очередью. За окном мелькают худые, заросшие и бородатые лица. Доносятся тяжелые вздохи и реплики:

— Хватит ли сегодня хлебушка?

— Хлебушко!?! Хлебушко!?!

— Намеднись так зря и простояли…

Два дворника выносят из очереди тело, упавшего без сознания истощенного человека.

Но Молотова не дает заметить этого Мак Рэду и Де-Форресту. Она хватает их за рукава, указывая на противоположную сторону улицы.

— Поглядите на этот прекрасный новый дом! В таких дворцах живут, рабочие в нашей стране!…

Автомобиль мчится по улицам Москвы. Молотова обращает внимание иностранцев на серый четырнадцатиэтажный дом.

— Это наша архитектурная гордость — гостиница «Москва».

— Мы остановились в ней. а также видели десятки фотографий еще у себя на родине, — равнодушно отвечает Мак Рэд.

— Однажды в Нью-Йорке мне пришлось жить в номере, который находился на шестьдесят третьем этаже, — замечает вскользь Де-Форрест.

— Это должно быть интересно! Какая величественная панорама должна расстилаться внизу… Огромный город, стрелы улиц и… увлечена Ирина.

Молотова уничтожающим взглядом смотрит на коллегу и прерывает ее.

— Бессмысленно строить высокие дома. Только капиталистическая эксплоатация… — Молотова делает паузу, не зная чем закончить, — впрочем, вот мы и приехали.

Автомобиль останавливается у подъезда Третьяковской галлереи.

Все четверо входят в знаменитое хранилище драгоценных картин.

В вестибюле их встречает человек с лицом профессора. Узнав иностранных гостей, он обращается к ним по-французски:

Вам, вероятно, угодно осмотреть сокровищницу русской культуры?… Позвольте мне предложить свои услуги в качестве проводника. Я служу здесь тридцать лет и каждый экспонат известен мне со всеми его…

Молотова становится между инженерами и проводником и говорит ему по-русски.

— Нет, нет! Мы сами осмотрим картины.

Шествие направляется из залы в зал. Инженеры оставляют без внимания пеструю и безвкусную мазню советских художников, задерживаясь только перед известными произведениями старых русских мастеров.

— Вот… — пытается задержать Молотова у картины, где чудовищно нагромождены уродливые, угловатые физиономии на фоне фабричных труб, — это знаменитая картина советского художника… «Стахановцы»…

Инженеры, безразлично кивая головами, идут дальше.

— А здесь вы можете видеть портрет нашего вождя, кисти художника…

Мак Рэд приостанавливается, но Де-Форрест говорит:

— Портретов вождя мы видели ужасно много. Мне кажется, что все советские художники пишут только его портреты. Нас больше интересуют прекрасные русские картины.

Группа направляется дальше, мимо бесконечных рядов картин в тяжелых золоченных рамах. Наконец, они останавливаются перед полотном художника Верещагина «Апофеоз войны».

— Гениально. Гениально! Глядя на эту картину, мне становится страшно! А, что если… После решительной схватки коммунизма с капитализмом, весь мир превратится в груду черепов? — спрашивает Де-Форрест у переводчицы.

— Это будут черепа только наших врагов. Мы будем воевать на чужой территории. Мы не отдадим врагу ни одной пяди своей земли и окажемся победителями! — отвечает Молотова, тоном школьника, бессмысленно зазубрившего урок.

— Вы так думаете? — спрашивает Де-Форрест.

— Так сказал наш вождь.

— Но все же, меня интересует ваше личное мнение. Как вы думаете?

— Нам некогда думать. За нас думает мудрый и великий вождь. Мы же должны только выполнить его прозорливые предначертания, — с пафосом отвечает комсомолка.

На лице Ирины появляется легкая тень иронической усмешки…

* * *

Зрительный зал Большого театра. Тысячами огней сверкают люстры и бра. Публика рассаживается по местам.