Черная тропа

Занятый в течение всего дня событиями, внезапно всколыхнувшими тихий город, Павленко не раз ловил себя на том, что мысленно он снова и снова возвращался к тем строчкам книги «Восточный фронт», которые так озадачили секретаря обкома. Иногда Алексей Петрович злился на самого себя: до этой ли книжонки ему сейчас, когда на полигоне произошла столь подозрительная авария (а ведь она могла быть более разрушительной и повлечь человеческие жертвы), когда в городе открыто проявили себя какие-то темные силы? Но — странное дело — хвастливая откровенность какого-то Капке, с которой он рассказывал о захвате секретных штабных документов в урочище Шумейково в сентябре 1941 года, все более занимала внимание Павленко, и он уже строил одну за другой различные версии, объясняющие этот факт.

Вечером, запершись в своем домашнем кабинете, Алексей Петрович с нетерпением раскрыл сочинение Капке.

Вступление показалось ему длинным и скучным. Подобно многим своим коллегам, Капке сокрушался по поводу того, что в один печальный день «интуиция» вдруг изменила его незадачливому фюреру. Зато он восхищался изощренной «деятельностью» двух главных гитлеровских шпионов — фон Папена и Канариса, учеником которых считал себя. Видимо, стараясь оправдать и собственное прошлое, Капке витиевато рассуждал о неизбежности жестоких мер при подавлении сил противника, ссылался при этом на исторические примеры. Кровавые расправы правителей Древнего Рима, зверства кондотьеров пятнадцатого века, методы массового уничтожения политических противников, применявшиеся в средневековье, являлись, по мнению Капке, примерами «древней традиции борьбы». Впрочем, он признавал, что Гитлер и его подручные затмили своих кровавых предшественников.

Даже неискушенный читатель легко мог бы понять, что все эти рассуждения понадобились агенту-мемуаристу лишь для того, чтобы оправдать преступления сотен таких же, как сам он, Капке, головорезов, из которых гестапо сделало людей-автоматов, наемных убийц и профессиональных палачей. Но в писаниях этого гестаповца было и другое: он пытался окружить себя и подобных себе подонков ореолом жертвенности и мужества. Листая страницы «мемуаров», Алексей Петрович испытывал все более неотступное желание поскорее вымыть руки. Вот каким «героем», оказывается, был этот Капке: он проповедовал законы «Феме» — жестокого средневекового суда, восстановленного гитлеровцами и опирающегося на многочисленную армию тайных убийц, Шпион признавался, что, опасаясь быть разоблаченным, он должен был «убрать с дороги», согласно законам «Феме», любого свидетеля, даже если бы это были женщины и дети. «Должен был» или убирал? Впрочем, гадать об этом не приходилось. Не случайно он с похвалой отзывался о неких Данке, фрау Кларенс и Моринсе, которые ревностно исполняли этот суд «Феме» на оккупированной территории Украины в 1941—1943 годах.

Фамилия или кличка Моринс дважды мелькала на страницах книжки. Этот самый Моринс, по свидетельству Капке, и доставил гитлеровским генералам совершенно секретные штабные документы из урочища Шумейково — приказ об отходе на новые рубежи и план контрнаступления наших войск.

Павленко задумался. Моринс... Моринс... Где, когда он слышал эту фамилию? Неужели память обманывала?

Он взглянул на часы: половина первого ночи. Рука сама потянулась к трубке телефона. Однако удобно ли беспокоить секретаря обкома в столь поздний час? Он колебался минуту, потом снял трубку и набрал номер. Знакомый голос откликнулся почти тотчас: Павленко понял, что секретарь еще не ложился.

— Ну, что вы, право, какое тут беспокойство? — с чуточку уловимой улыбкой ответил секретарь. — Ведь вы беспокоите не только меня, но и себя!

— Я очень заинтересовался одной подробностью, — сказал Павленко. — Не можете ли вы вспомнить, кто именно сжег штабные документы в урочище Шумейково и кто присутствовал при этом?

— А, понимаю! — заговорил Гаенко оживленно. — Значит, вы прочитали книжицу этого Капке? Вполне понятно, что у вас возник такой вопрос... Между прочим, он возникал и у меня, и я старался восстановить в памяти каждую подробность тех трагических минут. Думаю, мне удалось это. Да все эти подробности и не забывались. В жизни бывают минуты, которых нельзя забыть... Могу вам сказать совершенно точно: при сожжении документов присутствовали: генерал Карпенко, начальник штаба Седой, его помощник Михеев, шофер генерала, я и еще какой-то младший сержант, раненный и подобранный нами в дороге... Все эти люди погибли в последнем бою.

— Вы уверены, — спросил Павленко, — что шофер генерала тоже погиб?

— Еще бы! Он умер у меня на руках, раненный в живот разрывной пулей... Тогда за рулем автомобиля его сменил этот младший сержант. Он оказался хорошим водителем и сумел прорваться через цепь наступавших эсэсовцев.

— Какова его дальнейшая судьба?