Черная тропа

...У порога что-то затарахтело. В комнату вбежала дочка. Марфа вытерла глаза, подняла голову — лицо у Елены бледное, губы дрожат:

— Мамочка, немцы... Они там с отцом!

— Прячься, дочка! Прячься немедленно!

Через сени они бросились в каморку. Елена опрометью вскочила в высокую кадушку, а мать накрыла ее кружком и разложила на нем несколько головок капусты. Потом опасливо вышла во двор. Никого. Выглянула на улицу — тоже никого. Вдруг из парка Мюллера послышались голоса. Марфа припала к плетню.

Недалеко от облупленного, с разбитыми стеклами замка Мюллера стоял высокий сухопарый немец в черном мундире. На груди у него висели какие-то блестящие металлические бляшки, видно награды, в руках хлыст. Позади него стояли два офицера и еще несколько солдат. А перед ним, потупив голову, — Трофим. В его фигуре было столько покорности и бессилия, что Марфа сразу забыла про оскорбление. Но как ему помочь?

— Ты должен знать, кто грабил имение! — гаркнул фашист. Голос показался женщине знакомым, она еще внимательнее присмотрелась к сухопарому немцу.

Длинное и худое лошадиное лицо фашиста было украшено золотым пенсне. Красной морковиной висел мясистый нос. Когда Марфа увидела рыжие космы, то почувствовала, как пот выступает у нее на лбу...

— Боже мой, боже мой! Неужто судьба так безжалостна ко мне?

— Какое счастье! Сегодня я вижу перед собой ясновельможного пана Ганса Мюллера! — слышался заискивающий голос из толпы фашистов. Она с трудом узнала голос Трофима...

VII

— Вижу, у пана майора сегодня не совсем хорошее настроение, — сказал Мюллер, отхлебнув из серебряной чашки горячего крепкого кофе со сливками.

Долговязый Отто Шмультке даже не шевельнулся. Он стоял спиной к полковнику и тупо смотрел в окно, словно считал пузыри в мутных лужах дождя. Французская сигара в его зубах давно погасла, но Шмультке не замечал этого.

Полковник Мюллер догадывался, почему у коллеги плохое настроение: вчера Отто получил извещение о том, что где-то в степях под Одессой погиб его старший сын Карл.

Что же, в таком случае даже офицер войск СС может немного погрустить. На пользу. Будет злее в работе, меньше будет жалости к тем, на кого давно пора надеть хорошие цепи. Допив кофе, Мюллер приложил салфетку ко рту и встал из-за стола. Застегивая китель, прошелся по кабинету. Придирчиво осмотрел вещи. На его длинном худощавом лице с отвисшими губами появилась улыбка: гарнитур ему нравился.

На полу щедрыми красками горел персидский ковер, принесенный сюда из городского Дворца пионеров. У стены стоял старинный мягкий диван с зеркальной спинкой. Бархат, причудливые узоры, вышитые подушечки! Вот что значит умело провести у населения реквизицию «для нужд армии фюрера».

У другой стены тянулся ряд мягких стульев красного дерева. В углах возле окон на подставке возвышались вазы, сделанные несколько столетий назад умелыми руками венецианцев. Только массивный стол с большим чернильным прибором как-то неуклюже прижался к полу. Над столом, в проеме окон, висел портрет фюрера.

Мюллер долго и внимательно всматривался в выражение лица Гитлера, потом подбежал к зеркалу, отбросил назад рыжие пряди волос, пристукнул каблуками начищенных до блеска сапог, еще раз повернулся, осмотрелся вокруг. Нет, что ни говори, хоть он и рыжий и осунулся немного за последнее время, есть у него что-то от фюрера. Полковник довольно улыбнулся, погладил ладонью хорошо выбритые щеки и сел за стол. Закурил сигару. Кольца дыма поплыли под потолком, но скоро его начала угнетать тишина. А болван Отто как тень все маячил перед глазами.

— Знаете, пан Шмультке, не так уж и плохо в этой России, черт побери, — начал Мюллер со своего стереотипного «знаете», выработавшегося у него на допросах. — Пусть русские дожди не нагоняют на вас скуку и отчаяние. Тучи идут с запада, ветер веет с фатерланда. Он несет запах родной земли, придает нам силы для борьбы. Знаете, фюрер оценит вашу большую потерю и...

Шмультке оглянулся, тупо сверкнул вытаращенными глазами и снова уставился в мутную лужу. Он, наверное, так и не разобрал, о чем говорил полковник.

«О, это уже никуда не годится, — подумал Мюллер. — С таким настроением лучше в петлю, чем идти в бой против большевиков... Прикрикнуть на него, что ли? Пусть придет в себя». Ганс Мюллер хорошо знает натуру Отто: только затронь — обидится и обязательно потом отомстит. Разве мало своих коллег отправил он на тот свет?

Мюллер подошел к Шмультке и положил руку ему на плечо.