Черная тропа

Почти в самом центре, на стыке улиц, он неожиданно столкнулся с Трикозом. Оба остановились и удивленно посмотрели друг на друга. Первым заговорил Трофим:

— Ты чего серый, как туча?

— Значит, нечему радоваться.

— Тетушка голову грызет, что ли?

Парень махнул рукой и отвернулся.

— Как живешь, что делать собираешься?

— Теткины молитвы за упокой большевиков каждый вечер слушаю. Уж так они мне надоели, что сил нет: хоть бы на неделю-другую к дяде в село отправиться. Трикоз сморщился, будто ему под нос сунули тухлое яйцо.

— Не в Яновщину ли, случайно, собираешься?

— Ну да.

— Не советовал бы я тебе туда ходить: время не то.

Потом наклонился к самому уху Ивченко и зашептал:

— Великие дела намечаются, большим человеком можешь в городе стать. Ворон только не лови.

— А мне-то чего ждать? Лучше, чем сейчас, не стану. А на могилу к матери пойду, какие бы там перемены ни намечались.

Трикоз заметил, как собеседник нахмурил брови, и поэтому возражать не стал. Еще в тюрьме он достаточно убедился, что Петра уговорами не возьмешь. Да и легко ли уговорить человека, чтобы он не шел на поклон к могиле родной матери? И к тому же Петро родом из Яновщины, а родные места всегда манят.

— Ну, раз решил, иди.

Трикоз положил руку на плечо юноши и вкрадчиво добавил:

— Я и сам бы так сделал. Только вот что: поступай как знаешь, а в таких ветхих башмаках я тебя в дорогу не выпущу. До Яновщины, пожалуй, верст сорок наберется, а башмаки-то твои, посмотри, прямо никудышные. Возьмешь мои чеботы: свои люди — сочтемся! Подожди немного, я сейчас вернусь.

Петро стоял на раздорожье и никак не мог понять, почему это бывший бухгалтер так внимателен к нему. Не замышляет ли он чего-нибудь? Поведение Трикоза было подозрительным. А может, он просто добрый человек. Разве ж мало на свете хороших, бескорыстных людей?..

Примерно через полчаса Трикоз вернулся. Протянул Петру какую-то небольшую коричневую книжечку:

— Удостоверение для тебя.

Петро глянул на картонную обложку и от удивления даже глаза вытаращил:

— Да какой же я полицай? Кто это придумал?

— Не будь дураком, — уже сердито зашипел Трофим. — Этот листок всюду перед тобой дорогу откроет. А без него, смотри, как бы тебе в первом же селе не надели на шею «конопляный галстук».

Парень молча повертел в руках кусочек картона и спрятал в карман.

— Вот так бы сразу. Ну, давай заглянем ко мне...

Поздно вечером Петро возвратился домой пьяный. На нем были добротные, домашней работы чеботы и совсем новая фуфайка. Грициха, как увидела принаряженного племянника, даже руками всплеснула:

— Откуда на тебе такое добро? Куда снарядился?

— В Яновщину...

— Какого беса ты там не видел? — вспыхнули в глазах ее зеленоватые огоньки и тотчас погасли. Потом тетка заговорила, усмехаясь: — А впрочем, почему бы не навестить дядечку? Когда будешь по селам проходить, расспроси о ценах на всякую всячину, приценись к соли, разузнай, что мужичкам нужно.

Еще долго поучала она Петра, что надо делать для успешной коммерции, парень же, как только улегся на лежанку, сразу уснул крепким молодецким сном.

На следующий день на рассвете Петро отправился в путь. Что сорок километров для молодых здоровых ног? Еще солнце и за небосклон не опустилось, как он уже был в Яновщине. Отыскал знакомую дядину хату и шагнул через порог.

Тетка хозяйничала у печки и не услышала, как скрипнули двери. Оглянулась — племянник стоит. Бросилась к парню, склонила голову к нему на грудь и давай краем старенького фартука глаза вытирать. А тут и старый Федор вошел. В зубах самокрутка торчит, в руке казанок, — видно, свиньям в хлев корм носил. Поднял глаза на гостя и тоже оторопел.

— Гром меня побей, если не Петруху вижу, — обрадовался он и схватил хлопца в свои крепкие, заскорузлые руки. — Тебя каким же ветром занесло в отцовские края? А мы о тебе такого понаслышались, что и говорить неохота. Рады, рады, что все враньем оказалось.

— Нет, наверно, не все. — И Петро опустил голову.

Дядя словно крапивой ужалил его. Не знал Петро, с какого конца и рассказывать безутешную правду. Взглянул на старика, и еще сильнее защемило у него в груди. Темные, как спелый терн, выразительные глаза тетки готовы были смеяться от большой радости. У дяди тоже разгладились лучистые морщинки в уголках глаз. Так стоило ли омрачать печалью радостные минуты? Петро колебался.

— Правду говорили люди, — наконец произнес он.— Сидел бы и сейчас в тюрьме, если бы немцы не освободили...

В хате воцарилась тишина. Старик глубоко затянулся дымом цигарки. Потом бросил окурок под припечек и сказал:

— Что было, то прошло; что имеем, о том знаем; а что будет — увидим. Нехорошо получилось, да уж не переделаешь...

— Хорошо, что хоть живой-здоровый остался, — спохватилась тетка.— А вот от нашего Андрейки ужо больше двух месяцев ни слуху ни духу.