Черная вода

Когда варево закипело, Кройтнер взял кастрюлю и поставил ее на обеденный стол. Из ящика он достал две столовые ложки, одну из которых дал Ларе.

– Давай!

Лара нерешительно зачерпнула равиольную размазню, наконец загрузила один из пельменей с томатным соусом в ложку, долго и сильно дула, затем отправила в рот. Кройтнер с интересом наблюдал за ней.

– Нормально. – Она быстро жевала и проглатывала.

Кройтнер молча ждал.

– Ух ты! – выдохнула Лара. – Адски остро! – Пот выступил у нее на лбу, который мгновенно заблестел, словно смазанный маслом. Девушка бросилась к крану и принялась промывать рот холодной водой.

– Не поможет, – проинформировал Кройтнер.

– Я знаю, но так горит! – Она выплюнула шквал воды и заорала: – Теперь ты!

Кройтнер также выудил из кастрюли равиолину и положил ее в рот. Как только он прожевал и попытался изобра зить провокационную беззаботность, лицо его покраснело, и пот вырвался из всех пор. Тем не менее он собрался, проглотил, промурлыкал: «М-м-м!» – и сказал: «Ну, такое не получишь у итальянцев, а?» Последняя улыбка, а потом он бросился к крану.

– Убирайся отсюда! – крикнул он Ларе и приник к струе.

Лара рассмеялась, извиваясь и прикрывая ладонью рот. Невозможно было понять, пот или слезы покрывали ее щеки.

– Да, чертово дерьмо, это остро! – Кройтнер хватал ртом воздух. Даже воротник рубашки начал промокать. – Эй, что ты делаешь?

Лара подошла к обеденному столу с доской и держала ее над кастрюлей с равиоли. Три четверти нашинкованного чили все еще были на доске.

– Ты сошла с ума!

– А ты трус!

Кройтнер вытер воду с лица.

– Но потом это тоже придется съесть, – задыхаясь, сказал Кройтнер. – Предупреждаю! Мы оба продолжаем это.

– Ты трус!

– Трус.

Чили исчез в кастрюле. Лара помешала и подняла ложку, указывая на Кройтнера:

– Одновременно.

Кройтнер занял позицию над кастрюлей, издал несколько озабоченный, короткий вздох и наконец сжал ложку в кулаке.

– Я дам тебе хороший совет: ругань – лучший способ бороться с болью.

Если кто-то прошел бы в тот вечер возле дома, он услышал бы адские проклятия, перемежаемые криками боли и новой бранью. Незнакомец, возможно, остановился бы и прислушался, а затем понял, что худшие из проклятий извергает в ночь девушка. Возможно, он позвонил бы в полицию или, если бы был неустрашим, вошел внутрь и услышал бы истерический смех в паузах между проклятиями, после чего прозвучала бы фраза: «Гребаная стенка, ходит, кто хочет!»

Спустя четверть часа Кройтнер и Лара Эверс лежали на полу кухни и хохотали, и Кройтнер повторял на манер мантры:

– Ой, как больно, ну и дьявольская же боль.

Кастрюля от равиоли была пуста, и оба гурмана оказались на волосок от сосудистого коллапса. Лара прижала язык к пивной банке из холодильника.

– С ума сойти! Давно уже так хорошо не проводил время, – признался Кройтнер, и Лара Эверс согласилась.

После того как болезненные последствия капсаициновой[10] оргии утихли, Кройтнер и Лара перешли к уютной части вечера и выпили пива. Лара рассказала о своем побеге из больницы, Кройтнер доложил о коллеге Грайнере. Лара произвела на него такое впечатление, что он принял девятнадцатилетнюю девушку за врача. У этой части вечера тоже были веселые мгновения, и Кройтнер удовлетворенно откинулся на угловом диванчике, в левой руке – пивная бутылка, в правой – сигарета. Лара подбросила еще одно полено в кухонную печь, и комната была заполнена весельем, какое встречается разве что в деревенских трактирах.

– Почему ты вытащил меня из больницы? – спросила Лара между двумя бутылками пива.

– Заткнись.

– Заткнись – такой причины нет. Все имеют цель, когда что-то делают.

– Возможно. – Кройтнер заглянул в свою бутылку. Этот маленький мир под коричневым стеклянным куполом, который пах сырым хмельным и благоуханным алкоголем, очаровывал его с незапамятных времен. Исследуйте как-нибудь бутылку пива изнутри – это нечто.

– Хочешь, чтобы я пошла с тобой в постель?

Вопрос оторвал Кройтнера от приятной усталости.

– Ты ошибаешься, – сказал он. – Это не имеет никакого отношения к тебе лично. Но я бы предпочел женщину чуток… более зрелую и с формами.

– Ах так? – Лара посмотрела на себя: трудно было отрицать, что ее грудь едва вздымала футболку.

– Хундсгайгериха – вот эта бы подошла. Но не вышло.

– Я не стреляла в Вартберга.

– А как насчет пушки в тех окрестностях? Я был так близок, – сказал он, показывая расстояние указательным и большим пальцами, – так близок к забаве. И тут являешься ты.

Лара крепко сжала бутылку с пивом и промолчала. Кройтнер подозревал, что нахлынули воспоминания.

– И что дальше? – спросил он.

Лара пожала плечами:

– Понятия не имею. У меня нет никакого плана.

– А у меня совсем наоборот.

– Что еще?

– У меня всегда есть план. Прежде всего, ты должна отменить признание. В противном случае они будут рыть только в твоем направлении.

– Как это можно сделать, если я здесь?

– В письменном виде. И немедленно. Если окажется, что ты невиновна, сможешь выйти на волю.

– Как это получится?

– Угадай. Когда я раскрою это дело.

Лара посмотрела на него слегка неуверенно.