Чернее черного. Весы Фемиды

— Он слегка расширил свое, довольно скудное, описание вчерашних событий. Говорит, что кто-то ударил его по основанию шеи и вырвал из рук копье. Кто это был, он не имеет понятия. Я должен извиниться, — учтиво прибавил Громобой, — за то, что явился к вам, не договорившись заранее. Срок моего пребывания в Лондоне сократился, а я уверен, что никто, кроме твоей жены, не сможет написать моего портрета, и мне не терпится его получить. Поэтому я, как мы выражались в «Давидсоне», плюнул на китайские церемонии, взял да и приехал.

Трой уже держала кисть не в зубах, а в руке.

— Если хочешь, останься, милый, — сказала она мужу, награждая его одной из редких своих улыбок, все еще пронимавших его до самого сердца.

— Если не помешаю, — откликнулся Аллейн, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучала ирония.

Трой покачала головой.

— Нет-нет-нет, — любезно промолвил Громобой. — Ничего, кроме удовольствия, нам твое общество не доставит. Не считая того, — прибавил он с раскатистым смехом, — что я не смогу тебе отвечать. Я прав, маэстро? — спросил он у Трой, которая ему не ответила. — Не знаю женского рода для слова «маэстро», — пожаловался он. — Нельзя же сказать «маэстра» или «маэстрица». Это было бы дурным вкусом.

Трой издала какой-то шелестящий звук. Аллейн уселся в видавшее виды кресло.

— Раз уж я здесь и пока не стал помехой вашей работе… — начал он.

— Мне, — перебил его Громобой, — ничто не может помешать.

— И отлично. Я вот подумал, не сможет ли ваше превосходительство рассказать мне что-нибудь о двух особах из числа вчерашних гостей?

— Наше превосходительство может попробовать. Он такой смешной, — как бы в скобках заметил Громобой, обращаясь к Трой, — с этими его «превосходительствами». — И опять к Аллейну: — Я уже рассказал твоей жене о «Давидсоне».

— Я имею в виду брата и сестру Санскритов.

Громобой по-прежнему улыбался, но губы его сомкнулись.

— Я бы немного изменил позу, — сказал он.

— Нет, — откликнулась Трой. — Не двигайтесь.

Ее рука уже летала над холстом.

— Санскриты, — повторил Аллейн. — Оба очень толстые.

— А! Да. Я знаю эту пару.

— У них есть связи с Нгомбваной?

— Коммерческие. Да. Они были импортерами галантерейных товаров.

— Были?

— Были, — без малейшего смущения ответил Громобой. — Теперь все распродали.

— Ты знал их лично?

— Мне их представляли.

— Они с охотой покинули страну?

— Полагаю, что нет, раз они теперь возвращаются.

— Что?

— По-моему, они собираются вернуться. Какие-то изменения в их планах. И сколько я понял, вернуться хотят немедленно. Вообще они мало что значат.

— Громобой, — взглянул на друга Аллейн, — были у них какие-нибудь основания затаить против тебя злобу?

— Совершенно никаких. А что?

— Простая проверка. В конце концов, кто-то ведь пытался убить тебя на приеме.

— Что ж, ты не оставил для этого ни малейшей возможности. Как бы там ни было, они скорее должны испытывать ко мне благодарность.

— За что?

— Они же возвращаются назад при моем режиме. Прежнее правительство обошлось с ними довольно круто.

— Когда было принято решение? О возможности для них снова обосноваться в Нгомбване.

— Дай подумать… я бы сказал, около месяца назад. Может быть, несколько раньше.

— Но когда я навещал тебя три недели назад, то своими глазами видел Санскрита на ступенях его магазина. И там как раз закрашивали его имя.

— Вот тут ты ошибся, дорогой Рори. Скорее, я думаю, его подкрашивали заново.

— Понятно, — протянул Аллейн и, помолчав несколько секунд, спросил: — Они тебе нравятся? Санскриты.

— Нет, — ответил Громобой. — По-моему, они омерзительны.

— Тогда почему же…

— Человека ошибочно выслали. Он доказал свою правоту. — Громобой говорил со странной для него сдержанностью. — Теперь у него будет сколько угодно причин для того, чтобы чувствовать себя обязанным и не питать к нам вражды. Выбрось ты их из головы.

— Пока я еще не выбросил — имелись у него основания для того, чтобы питать вражду к послу?

Еще более долгая пауза.

— Причины? У него? Никаких. Решительно никаких, — убежденно сказал Громобой. — Не знаю, что у тебя на уме, Рори, но, если ты думаешь, будто этот человек мог совершить преступление, ты… как это называется… следование этой теории доставит тебе мало радости. Однако, — прибавил он, вновь обретая прежнюю живость, — нам не следует обсуждать эти дрянные материи в присутствии миссис Аллейн.

— Она нас не слышит, — сказал Аллейн.

Оттуда, где он сидел, ему была видна работающая Трой. Создавалось впечатление, что ее отношение к изображаемому преобразуется в некую субстанцию, стекающую через руку, ладонь, кисть, чтобы выплеснуться на холст. Аллейн никогда не видел ее работающей с таким стремительным пылом. Она издавала легкие, словно дыхание, звуки, о которых Аллейн обычно говорил, что это вдохновение просится наружу. И то, что она делала, было великолепно — тайна в процессе ее творения.

— Она нас не слышит, — повторил он.

— Да? — спросил Громобой и добавил: — Что ж, это я понимаю, отлично понимаю.

И Аллейн испытал вдруг мгновенный прилив чувств, определить которые он бы не взялся.

— Правда, Громобой? — переспросил он. — Да, я тебе верю.