Чернее черного. Весы Фемиды

«Так-так, — подумал Аллейн. — Это он вышел на вечернюю прогулку, но только непонятно, почему же он мне-то сказал, что будет обедать с сестрой?»

Фокс тихо сидел рядом. Оба ждали, когда мистер Уипплстоун повернет в темноте и продолжит свой путь.

Однако он остановился, вглядываясь в проезд. На миг Аллейна охватило неприятное ощущение, что они смотрят друг другу прямо в глаза, но тут мистер Уипплстоун, обогнув капот машины, тихо постучал в водительское окошко.

Аллейн опустил стекло.

— Можно мне к вам? — спросил мистер Уипплстоун. — По-моему, это важно.

— Садитесь. Но если кто-то появится, сидите тихо. И не хлопайте дверцей, ладно? Так в чем дело?

Мистер Уипплстоун, наклонясь вперед так, что его голова оказалась почти между голов слушателей, заговорил полушепотом, быстро и внятно.

— Я рано приехал домой, — сказал он. — У сестры, Эдит, разыгралась мигрень. Я приехал в такси и уже вошел в дом, когда услышал, как хлопнула дверь подвальной квартиры и кто-то начал подниматься по ступенькам. Должен сказать, я стал сверхчувствительным ко всему, что происходит у меня внизу. Я прошел в гостиную и, не зажигая света, смотрел, как Шеридан открывает калитку и озирается по сторонам. На нем была шляпа, однако на миг-другой фары одной из полудюжины застрявших на улочке машин осветили его лицо. Я видел его очень ясно. Очень, очень ясно. Он злобно щурился. По-моему, я говорил вам, что мне все время казалось, будто я его уже видел когда-то. Но к этому я скоро вернусь.

— Ну-ну, — поторопил приятеля Аллейн.

— Я еще стоял у окна, когда из тени деревьев на Каприкорн-сквер показалась вот эта машина, свернула на нашу улочку и остановилась в нескольких домах от меня. Я отметил про себя ее номер.

— О! — удивленно протянул Аллейн.

— Как раз в эту минуту Шеридан свернул на Мьюз. Водитель вышел из машины и… впрочем, что тут объяснять!

— Вы меня засекли.

— В общем… да. Если вам угодно прибегнуть к подобному выражению. Я увидел, как вы дошли до угла, потом вернулись к машине и выехали на Мьюз. Разумеется, я был заинтригован, однако, поверьте мне, Рори, я и мысли не имел вмешиваться или предаваться чему-то вроде… э-э…

— Контршпионажа?

— Но, дорогой мой! Ладно, пусть. Я отошел от окна и уже собирался зажечь свет, как вдруг услышал, что по лестнице спускается Чабб. Он пересек прихожую и остановился у двери гостиной. Всего на миг. Я не знал, включить ли мне свет и сказать что-нибудь вроде «Здравствуйте, Чабб, я дома» — или подождать и посмотреть, что он станет делать. Мне было как-то не по себе, и я выбрал второе. Он вышел, запер дверь на два оборота и пошел в том же направлении, что и Шеридан. И вы. В сторону Мьюз.

Мистер Уипплстоун примолк, то ли ради драматического эффекта, то ли подыскивая точные слова, — в темноте трудно было определить причину.

— Вот тогда-то я и вспомнил, — сказал он. — Словно монетка упала в автомат. Почему это случилось именно в ту минуту, сказать не могу, но монетка упала.

— Вы вспомнили?..

— Про Шеридана.

— Ага.

— Я вспомнил, где я его видел. Двадцать с чем-то лет назад. В Нгомбване.

Фокс с тихим шелестом выпустил из груди воздух, которого там, оказывается, скопилось порядочно.

— Продолжайте, — сказал Аллейн.

— Дело было в суде. В британском, разумеется, других там в то время не имелось. И Шеридан сидел на скамье подсудимых.

— Вот как!

— У него тогда было другое имя. Говорили, что он приехал с востока, из португальских колоний. Его звали Мануэлем Гомецом. Владелец больших кофейных плантаций. Он был признан виновным в непредумышленном убийстве: приковал одного из своих рабочих цепью к дереву, избил и оставил умирать от гангрены — отвратительная история.

Фокс пощелкал языком.

— Но и это не все, дорогой мой Родерик, поскольку обвинителем на процессе был молодой нгомбванский прокурор, получивший — насколько я знаю, первым из нгомбванцев — свой аттестат в Лондоне.

— Господи, Громобой!

— Именно так. Помнится, он с большим упорством доказывал, что убийство было умышленным, и добивался смертной казни.

— К чему его приговорили?

— Точно не помню, но, по-моему, он получил около пятнадцати лет. Плантации его теперь, конечно, отошли новому правительству, но в то время поговаривали, что он успел припрятать целое состояние. В Португалии, я полагаю, а может быть, и в Лондоне. В деталях я не уверен.

— Но в том, что это он, уверены?

— Абсолютно. И в нем, и в обвинителе. Я присутствовал на процессе, у меня сохранился дневник, который я вел в то время, да еще альбом со множеством газетных вырезок. Мы все сможем проверить. Однако я уверен. Когда его осветили фары, он злобно сощурился. И пару минут спустя у меня словно картинка вспыхнула в мозгу.

— У актеров это называется «вторая реакция».

— Правда? — отсутствующе спросил мистер Уипплстоун и, помолчав, добавил: — Когда огласили приговор, он закатил такую сцену, я в жизни ничего подобного не видел. Впечатление осталось жуткое.

— Буйствовал?

— О да. Вопил. Грозился. Пришлось надеть на него наручники, но даже в них… он вел себя как животное, — поморщился мистер Уипплстоун.