Черняховского, 4-А

— «…Удивительно точно, — сказал этот голос, — улавливается дух времени в таких восклицаниях: „Что же вы делаете? Сами себя губите!“ И потом следует убийственно-меткий анализ всего происходящего. Вот он вкратце. Три фактора должны лежать в основе основ всякого общества: свобода, обеспеченность и самостоятельность. Если общество лишено свободы, это значит, оно живёт без идеалов, без горения мысли, не имея ни почвы для творчества, ни веры в предстоящие ему судьбы. Если общество сознаёт себя необеспеченным, это налагает на него печать подавленности и делает равнодушным к собственной участи. А если оно, к тому же, лишено самостоятельности, то становится неспособным к устройству своих дел… И это, конечно, абсолютно правильно, потому что…»

— Правильно, а? — крикнул капитан. — Да за такие слова…

— «…а власти отвечают, — продолжал голос в диктофоне, — что, мол, это всё клевещут на нас, будто мы не хотим свободы… Мы же только о ней и печалимся…»

Щёлкнула клавиша, капитан выключил диктофон.

— Ладно, хватит. Уши вянут такое слушать. Будем признаваться, Чалкин, или отрицать…

— Нет, — ответил Чалкин, — отрицать не будем.

«Во даёт! — успел подумать Гоша, хотя всё меньше понимал, о чём речь. — И не боится…»

— Только дело в том, — продолжал Чалкин В.С., - что это не я так говорил, а совсем…

Сейчас на других валить начнёт, понял Гоша, эх, ты…

— Хорошо, не вы, — согласился капитан, — а кто же? Назовите!

— Его фамилия, — сразу был ответ, — Салтыков.

— Минуточку, — сказал капитан, записывая. — Салтыков. Имя, отчество?

— Михаил Евграфович.

— Работает где? Адрес?

— Он уже не работает, — сказал Чалкин. — А раньше служил заместителем губернатора, потом главным редактором…

— Что вы тут вкручиваете? — рявкнул капитан. — Под психа косите? Вы понесёте…

— Я хочу сказать, — пояснил Чалкин, — что это слова не мои, а известного русского писателя Салтыкова-Щедрина. Через чёрточку.

— Вы нам зубы не заговаривайте, — сказал капитан, — мы в школе тоже проходили. Иудушка Головлёв… Карась-идеалист… Умный нашёлся.

— Вы проходили, капитан, а я им занимаюсь научно, так сказать. Пишу о нём статьи, монографию. О его творчестве.

— А чем докажете?

— Что — «докажу»?

— Ну, про Щедрина. Что это его слова…

— Сейчас, минуту… — Чалкин вытащил из кармана какие-то карточки, потасовал их, как фокусник, нашёл нужную. — Вот… Салтыков-Щедрин, «История одного города. Сказки», Лениздат, 1958 год, тираж 200 тысяч, страницы 270–272… Не верите?

— Это что ж? — удивился сержант. — Такие слова писал, и ничего?

— Ну, писал, писал, Евдокимов, — сказал капитан. — Не про нас же писал… Вы вот что, гражданин Чалкин… — Голос у него помягчел. — У вас дома есть кто-нибудь?

— Как? Жена, сын.

— Звякните им, пожалуйста. Вот трубочка… Пусть документик ваш принесут и книжечку заодно захватят. Салтыкова этого, Щедрина. А мы за ними машинку подошлём… Если заведётся… — И опять к сержанту: — Эх, Евдокимов, классику надо лучше знать. В библиотеку почаще заглядывать…

Когда через полчаса Чалкин с женой вышли на улицу, к ним подошёл Гоша.

— Я узнать хотел, — застенчиво сказал он, — как у вас?

— Всё нормально, юноша. Спасибо за внимание. А вы вообще-то кто будете?

— Я… Горюнов Гоша. По пишущим машинкам.

— Ой, правда? На ловца и зверь бежит! Я как раз хотел… Сможете моим «Ундервудом» заняться?

— Сможем. Когда?..

— Ну, вот и всё, старик, — сказал мне тогда Лёня, — но это только начало…

Да, это было начало, и звание «Кандида» мы единогласно присвоили Гоше значительно позднее.

— А кто же этот Чалкин? — спросил я Лёню. — Ты его сам придумал, признайся? И про Салтыкова-Щедрина тоже? И цитаты эти…

— Ничего подобного. Если хочешь, познакомлю и с ним, и с Гошей.

— Ладно, — согласился я. — Но сначала с Гошей. Моя «Эрика» тоже барахлит немного…

2

Дом детской книги находится на Тверской, недалеко от Белорусского вокзала, рядом с рестораном «Якорь», где когда-то, говорят, была еврейская кухня, а сейчас стыдливо и тайно сохранялись лишь два еврейских блюда — сладкое мясо и рыба по-национальному, и откуда незадолго до начала войны с Германией мы с приятелем бессовестно удрали, не заплатив по счёту, и сделали это не оттого, что не хватило денег, а, во-первых, спорта ради, а во-вторых, обидевшись на плохое обслуживание. Пошатнувшуюся нашу мораль мы попытались утешить рассуждениями о том, что официант не слишком обеднеет и тут же возместит нанесённый ущерб, обсчитав других клиентов на бОльшую сумму, чем обычно.