Читаем Черняховского, 4-А полностью

Черняховского, 4-А

Ты вовсе не пенсионерка —Всё это выдумки ЦК;А у меня другая мерка:Тебе до пенсии века!Тебе до пенсии десяток,А то и больше, добрых лет,И в них — шашлык, любовь, достаток,Ценимый с юности балет;Твои любимцы — Галя, ГришаИ без снотворных крепкий сон;А может, улицы Парижа,Милан, Варшава, Лондон, Бонн…

Но хорошая мина исчезала под новым наплывом тревоги:

…Мне полезна бывает встряска —Беспокойство до изнеможенья:Ведь тогда срывается маскаБеспробудного раздраженья,И под ней проступает личина,От которой отхлынула кровь…Беспокойства первопричинаИменуется кратко — любовь.

И такое простодушное признание — как будто оно может помочь или утешить:

Ты — мой дух, моя материя,И, пожалуйста, имей в виду:Не хочу и думать о потере я —За тобой повсюду я пойду…

Непритворными были и эти строки, написанные в Будапеште, где мы встречали однажды Новый год:

Ты ангел-хранитель,Ты — верный ценительПороков моих и стихов;Терпенья образчик,Ты — душеприказчикМоих несусветных грехов.

Однако, шутливая ирония, искренние признания и такие же преувеличения, а также слова покаяния — всё теряло смысл и значение, когда здоровье твоё неотвратимо ухудшалось, а сделать почти ничего было нельзя. Тогда я впадал в подлинное отчаяние — сначала бурное, потом — тупое и безнадёжное.

…У меня тяжёлый осадокОт последних прожитых лет:Я себе и жалок, и гадок,И лекарства от этого нет.Как я только себя ни хаял,Как я только тебя ни корил,Но отгадка совсем простая:Вышла ты из привычных мерил —И вошла в пределы иные…Это значит, нужно теперьПодобрать к тебе позывные —И тогда приоткроется дверь…

Каюсь, я плохо умел это делать…

Месяцев пять спустя написалось такое:

По каждому году расставлены смерти,Как в поле ловушки на зверя.Кто б ни был охотник — Господь или черти,Для нас неизбывна потеря. Для нас — это осиротевшие вещи,Невидимый след на паркете;Глухое молчанье, что так же зловеще,Как тихая бомба в пакете. Для нас — это мысль, что без устали гложет,Спокойно дожить мешает…А то, что душа бессмертна, быть может —Не очень то утешает.

Что ещё сказать? Остаётся лишь повторить то, что ты, Римма, написала мне в конце своего последнего письма: короткое «Прощай»…

* * *

Нет, не хочу так прощаться! Хочу вспомнить тебя не больной, измученной, безразличной, но остроумной, ироничной, улыбчивой — что хорошо выразилось в твоих литературных пародиях. И одну из них отважусь поместить здесь, презрев закон об авторском праве, который ты по должности своей свято и не без удовольствия и постоянного интереса блюла около двух десятков лет, когда работала в юридическом управлении Агентства по авторским правам «на Лаврухе».

Вот что сочинила ты об одном из любимых тобою писателях.