Черниговцы. Повесть о восстании Черниговского полка

— Шпага вынута, — заговорил он медленно, прерывистым голосом, — и ножны изломаны. Все равно: потрясение необходимо. Тактика революций в одном слове: дерзай! И ежели мы погибнем, то своей неудачей научим других. Должен же кто-нибудь показать пример! Хоть одну-то минуту подышать свободой — да разве за эту минуту жалко отдать жизнь!

— И какая о нас напишется прекрасная страница в истории! — с воодушевлением воскликнул Александр Бестужев.

— Умрем, ах, как славно мы умрем! — твердил в каком-то забытьи молодой круглолицый князь Одоевский, откинув голову на спинку дивана.

Поднялся широкоплечий молодой человек в темном фраке, до сих пор сидевший молча в углу у окна. Это был недавно приехавший из Москвы надворный судья Иван Иванович Пущин, товарищ Пушкина по лицею.

— Нас, по всей справедливости, назовут подлецами, — сказал он, раздельно произнося каждое слово, — если мы упустим нынешний, может быть единственный, случай!

— Теперь или никогда! — восторженно подхватил Рылеев. — Если хоть пятьдесят человек придет на площадь, я надену солдатскую суму и перевязь и стану в ряды!

…Наталья Михайловна, жена Рылеева, давно чуяла что-то недоброе. Ее не успокаивали уверения Рылеева, что все эти сборища связаны с военной экспедицией в русские владения в Америке. Рылеев был не из тех людей, которые умеют лгать. Истина была написана на его лице, в его чистых глазах. Случайно она увидела вчера из столовой, как ее Кондратий, войдя в детскую, подхватил Настеньку на руки и горячо стал целовать, и услышала наивный голос девочки: «Папа, а у тебя на глазах слезки!»

Но что же делать? Ей ли, слабой женщине, переломить этого человека, такого простого, кроткого, с детскими глазами, но с волей гиганта! А может быть, его ожидает слава, победа, власть? Нет, власть достается хитрым, бессовестным, жестоким. А такие, как Кондратий, — мученики, жертвы. И ей припомнились его стихи:

Погибну я за край родней —
Я это чувствую и знаю…
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю…

И она рыдала и бросалась на колени перед образом в спальне, а в ушах ее снова и снова звучало:

Судьба меня уж обрекла…
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?..

Она не спала всю ночь. На этот раз Кондратий не пришел в спальню и, сославшись на какие-то дела, остался в кабинете. Заслышав в седьмом часу, когда было еще совсем темно, какой-то шорох в прихожей, она бросилась туда босая, в ночной кофточке, и при тусклом свете ночника увидела Кондратия, надевавшего шинель. Она не могла выговорить ни слова и только еле слышно прошептала, приникнув к его груди:

— Кондратий…

— Наташа, друг, родная, успокойся! — бессвязно говорил Рылеев и гладил ее волосы и целовал ее. — Все будет хорошо… Пойми: долг, отечество… Поверь, все будет хорошо… А если… ты поймешь, не укоришь — не правда ли, милая, родная?.

— Знай только, Кондратий… — ответила она, стараясь сдержать рыдания, — знай: я навсегда с тобой, навсегда!

Послышался осторожный стук в дверь. Это был Николай Бестужев, с которым Рылеев условился ехать вместе в гвардейский экипаж.

Пять рот Московского полка с барабанным боем и развернутыми знаменами маршировали быстрым шагом по Гороховой улице с криком:

— Ура, Константин!

— Ура, Константин! — отвечала толпа, наполнявшая тротуары с обеих сторон.

— Старайтесь, ребята! — раздавались голоса. — Крепко стойте за правду!

Все — и солдаты и народ — как-то чувствовали, что за именем Константина кроется что-то другое.

Впереди шествовали Александр Бестужев в блестящем адъютантском мундире, Михаил Бестужев и с обнаженной саблей князь Щепин-Ростовский. Эти мундиры, эти знамена, этот барабанный бой, эти стремительно марширующие ряды солдат — все это производило впечатление грозной силы. Все понимали, что совершается что-то небывалое.

На углу Фонтанки навстречу выбежал из подъезда Якубович с саблей наголо, на острие которой надета была его шляпа с белым пером. Он пошел вперед с криком:

— Ура, Константин!

— Ура, Константин! — подхватили солдаты.

Высокий, смуглый, с черной повязкой на лбу и густыми бровями, Якубович имел крайне воинственный вид.

— Ну, храбрый кавказец, — шутливо обратился к нему Михаил Бестужев, — тебе по праву принадлежит начальство. Веди!

Сенатская площадь была пуста, когда подошел Московский полк. Не было никого из других частей, которые должны были присоединиться к восставшим. Не показывалось никакое войско и со стороны Зимнего дворца, где находился Николай.

В глубине площади забором огорожено было место постройки Исаакиевского собора. На набережной, между Исаакиевским мостом и Адмиралтейским бульваром, сложены были приготовленные для собора камни. За забором и около камней суетились плотники и каменщики. Услышав барабанный бой, они мигом высыпали на площадь. Иные влезли на забор.