Чернила

Я какое-то время смотрела, как он рисует, и хотя он просто набрасывал картинки, получалось прекрасно. Но он был критичен. Он обрывал рисунки, словно отвлекался. Он набрасывал все подряд, порой давя на ручку так сильно, что она прорывала бумагу и оставляла следы на следующей странице блокнота.

- Говорят, что все забудется, - вдруг сказал он, и его голос застал меня врасплох. – Что ты смиришься и поймешь, что лучше двигаться дальше. Они не понимают, что ты не можешь. Что ты уже другой человек.

Глаза снова наполнились слезами, я смотрела на его нечеткую фигуру сквозь них. Я не ожидала, что он скажет такое. То есть, после того, как по его милость полшколы заглянуло мне под юбку, я сомневалась, что у него есть душа.

- Не позволяй им говорить, что тебе станет лучше, - сказал он, решительно глядя на меня. Его карие глаза вспыхнули на солнце, и я увидела, как они глубоки, а потом их снова закрыла челка.

Он отбросил волосы тонкими пальцами, и я поймала себя на мысли, какими на ощупь могли быть кончики его пальцев.

- Злись, Кэти Грин. Не забывай это чувство. Потому что дыра в сердце останется. Ее не нужно заполнять.

Удовлетворившись своей подбадривающей речью, он послал мне быструю улыбку и отвернулся к рисунку. Ветер подхватил лепестки сливы и вишни, и они закружились перед глазами.

А я чувствовала, что я не одна, что мы с Томохиро оказались внезапно связаны. Никто еще не говорил, что мне лучше не станет.

Никто не говорил мне смириться с пустотой и изменениями. И теперь я знала, какой он на самом деле, не такой, каким его видят все остальные.

Когда он двинул рукой над рисунком, манжета белой школьной рубашки зацепилась за край блокнота и оголила его руку. Он не заметил этого, разглядывая домики, а я увидела шрамы на запястье, которые уже отмечала в парке Сунпу. Самый большой шел от края до края, пересекая другие.

Они были тонкие и неглубокие, но выглядели воспаленными, свежими, далеко не все зажили.

Беспокойство заполнило меня. Так он резал вены. И теперь я видела рисунок темных шрамов, что тянулись по его руке под тонкой тканью рубашки. Но когда он увидел мое лицо, то опустил взгляд на запястье и усмехнулся, словно моя реакция забавляла его.

- Это от меча, - сказал он.

- От чего?

- Меча. Кандзи. Клуб каллиграфии в младшей школе? Ичиро, наверняка, рассказал тебе.

- Ох, - сказала я. – Ужасный шрам.

- Был глубокий порез. Пришлось обратиться в больницу, - он перешел на английский язык и попытался объяснить, и я поняла, что рану нужно было зашивать, он потерял много крови. А я все думала, как он отправил в больницу друга Коджи. Сейчас он не казался способным на такое.

- Просто, - сказала я, но он зловеще усмехнулся.

- Искусство опасно, - сказал он, и я понимала, что он не шутит.

- Так почему ты рисуешь здесь? – спросила я.

- Здесь безопаснее.

- То есть, не знает твой папа?

- Вроде того. Но посмотри на полянку. Люди жили здесь почти две тысячи лет назад. Птицы, деревья, тишина. А возможность побыть наедине с собой в Шизуоке? – он пригладил рукой медные волосы и взлохматил их, лепестки упали на блокнот. Я вспомнила, как Джун вытащил лепесток из моих волос. Как красиво. Я быстро отогнала эти воспоминания, стыдясь. Казалось, что я предаю Томохиро, думая об этом, и хотя все это было лишь мысленно, я это чувствовала.

- А ведь ты пробрался сюда без спросу, - сказала я. Томохиро широко улыбнулся.

- Это место никому не принадлежит, - сказал он. – Они не могут выгнать меня, как и не могут прогнать птиц.

Все казалось нереальным среди руин, и я понимала, почему он так рисковал. К тому же, он вел себя странно, а потому предупреждение на входе могло стать вызовом, проверкой, осмелится ли он на такое.

Он перестал рисовать, по лицу его стекал пот. Он нарисовал уродливую линию поверх прекрасного наброска хижины периода Яёй, а потом захлопнул блокнот.

- Зачем ты испортил его? – спросила я, когда он запихивал блокнот в сумку. И если задуматься, то он зачеркивал каждый рисунок.

Он пожал плечами, глаза его были темными.

- Они не так и хороши, - сказал он. – Идем.

Идем? Вместе? Я попыталась прогнать панику, что сжала горло, и напомнила себе, какой он странный. И это было превыше остальных его качеств. Обманщик. Беременная девушка. Коджи в больнице. Это я повторяла мысленной мантрой, но почему-то она не работала.

Он пошел под деревьями, и я следовала за ним, потянувшись за своим велосипедом, когда он поднял свой. Когда мы выбрались из-под забора-сетки, он опустил его, и металл звякнул.

Мы оседлали велосипеды и поехали по улице, углубляясь в лабиринт Шизуоки.

Он ехал первым, но меня захватил дух состязаний, и я проехала его, обгоняя и лавируя среди прохожих. Он не соревновался, а расслабленно следовал за мной.

Может, это из-за его дружбы с Танакой.

Он не вел себя так раньше, он отличался от тог Томохиро, которого ударила Мию.

Он был похож на ту нежную сторону себя, что обнимала плачущую девушку в парке. Воспоминание вспыхнуло, словно ударили по голове.

Мы остановились на станции Шизуока.

- Отсюда мне на север, в Отамачи, - сказал он.