Чернила и огонь

И снова этот злобный тон. Даже свирепый. Казалось, он был готов оторвать Вальдерроблесу голову, если бы снова его увидел. От робкого, замкнутого библиотекаря, с которым я проводила расследования в Берлине, Риме и Вроцлаве, не осталось и следа. Он превратился в мрачного, угрюмого парня, которому, казалось, была неприятна моя компания и который не обращал внимания ни на что вокруг, кроме миссии, которую, он, похоже, сам на себя возложил.

Я решила, что нам необходимо поговорить. Мне нужно было знать, что у него в голове и почему он стал таким враждебным. Я пообещала себе, что как только мы сделаем то, что собирались, я наконец задам ему этот вопрос и заставлю его рассказать мне, что, черт возьми, с ним творилось.

Мы вошли во Вдовий дом, и я заявила женщине, дежурившей на стойке регистрации, что мы пытаемся восстановить последние годы жизни одного из подопечных. Что хотели бы поговорить с кем-нибудь из старых сотрудников, который мог бы нам в этом помочь. Судя по всему, я звучала убедительнее, чем думала, и женщина, вместо того, чтобы выгнать нас пинками, похоже, оказалась весьма заинтересована в том, чтобы нам помочь.

– Вам надо поговорить с Соле, – посоветовала она. – Она здесь работает дольше, чем кто-либо из нас.

Я поспешила ответить ей, что да, конечно, мы будем рады пообщаться с этой Соле.

– Возвращайтесь минут через тридцать, – предложила она. – Будет время завтрака, и мы сможем с вами поговорить.

Мы не стали далеко уходить, подождав на той же площади, пока не прошло полчаса, и ни минутой больше, прежде чем вернуться во Вдовий дом. Администратор открыла нам дверь, ведущую в пансионат, и попросила, чтобы мы подождали, пока она сходит за своей коллегой.

В помещении витал приятный аромат кофе и тостов. Мы встретились в просторном внутреннем дворике, укрытом от солнца своеобразным навесом, который обеспечивал ему тень и прохладу. Всего здесь было четыре колодца и множество расставленных тут и там горшков с растениями: геранью, алоэ и прочими. Вдалеке слышался звон тарелок и чашек. Я обратила внимание, что на плиточном полу, напоминавшем шахматную доску, виднелись остатки красно-белой клейкой ленты: следы былых мер, к которым не так давно, во время пандемии, прибегали, чтобы обозначить минимальное безопасное расстояние между жителями пансионата. Я задалась вопросом, было ли дело в недобросовестности уборщиков или наличие ленты служило напоминанием о том, что мир в любой момент может пойти на дно.

Все еще не доверяя приятному виду этого места, я наблюдала за всем вокруг с опаской. По моим представлениям, дома престарелых всегда были окружены ореолом безнадежности, омраченной время от времени всплывавшими случаями жестокого обращения, после которых тот или иной пансионат, в котором с пожилыми людьми обращались как со скотом, а то и того хуже, ликвидировали. Все мы помним те проклятые меры, из-за которых в самый тяжелый период санитарного кризиса старики из мадридских домов престарелых не смогли попасть в больницы, в результате чего тысячи людей погибли в жутких условиях. Этот вопрос так и остался нерешенным из-за равнодушия властей и ответственных лиц, понимающих, что со временем тяжесть дурных поступков, а соответственно, и наказание за них смягчаются.

В любом случае, провести старость в подобном месте показалось мне не такой уж плохой идеей.

Погрузившись в мысли, я увидела приближавшуюся к нам Соле. Скорее всего, это была именно она. На женщине была униформа пансионата, – пижама с логотипом и названием фонда на груди, а обута она была в лиловые кроссовки Skechers. Волосы ее были собраны в небрежный пучок, скорее удобный, чем элегантный. Она шла в нашем направлении твердым шагом, и взгляд ее был гораздо менее дружелюбным, чем у девушки, которая встретила нас на стойке регистрации.

– Чем я могу вам помочь?

Вопрос был ожидаемым, но задала она его таким тоном, что мне стало понятно, насколько сильно ей не хотелось быть нам полезной. Чтобы усилить это впечатление, она сложила руки на груди и взглянула на нас сверху вниз: сначала на меня, а потом и на Олега.

– Мы хотели поговорить об одном человеке, который провел здесь последние годы своей жизни, – начала я. – Его звали Хербст. Херман Хербст.

– Вы его родственники?

Она даже не потрудилась скрыть неприязнь, которую вызывало у нее наше присутствие здесь. Казалось, ее смущал тот факт, что вторгнувшись на ее территорию, двое молодых, здоровых людей стали свидетелями того, какая мрачная судьба ожидает их в конце пути. Мне даже захотелось попросить у нее прощения, но, заставив себя промолчать, я попыталась придумать пару легенд, которые помогли бы нам вызвали у этой женщины в доверие.

– Мы пишем о Хербсте, – солгала я. – Но последние годы его жизни – загадка. Мы поговорили с его родственником, и он дал нам этот адрес.

– Не знаю, что вы хотите здесь выяснить. – Медсестра огляделась по сторонам. – Все эти люди приезжают в пансионат, чтобы отдохнуть. Наша работа состоит в том, чтобы они хорошо себя чувствовали и наслаждались достойной старостью.