Чернила и огонь

Писатель никогда не забывает ни своего первого гонорара, ни первой похвалы, полученной за поведанную историю.

Разумеется, роман, который я держала в руках, начинался с чего-то вроде «Ein Schriftsteller vergisst nie, wann er zum ersten Mal…», но мне было все равно. Этого стимула оказалось для меня достаточно, чтобы почувствовать себя в привычном месте и чтобы мое подсознание взяло верх и заменило этот непонятный текст отрывком, который я хорошо знала.

Я почитала еще какое-то время, мысленно переводя, или, скорее, вспоминая, что будет дальше в тексте, опираясь на отдельные слова – всего лишь пару-тройку, которые казались мне смутно знакомыми. Я так увлеклась этим процессом, что даже не заметила, как вернулся Олег. Подняв взгляд, я увидела, что он сидит рядом со мной, загадочно улыбаясь.

– «Игра ангела», – перевел он. – Хорошая книга?

Я пожала плечами. Невозможно было ответить на подобный вопрос простым «да» или «нет». Это все равно что максимально упростить книгу, которая сопровождала меня с момента, когда я начала хоть что-то соображать, и которую с тех пор читала бесчисленное количество раз. Взяв протянутый мне кофе в бумажном стаканчике, я сделала глоток, мысленно умоляя, чтобы наш диалог на этом закончился, но, разумеется, я слишком многого хотела.

– А я думал, что ты не говоришь на немецком, Грета.

– Я и не говорю.

Олег нахмурился, но что-то в моем поведении, похоже, не позволило ему продолжать в том же духе, поэтому он просто вежливо промолчал, словно решил не обращать внимания на мои причуды.

Я попыталась снова сосредоточиться на чтении, но не получилось. Вмешавшись, Олег вывел меня из состояния транса, в которое я вошла, занимаясь синхронным, ну, или почти, переводом текста. Я не могла его в этом винить, поэтому убрала книгу и посвятила несколько следующих минут, смакуя напиток, который был настолько терпким и крепким, что мне трудно было поверить, что его можно было вообще назвать кофе.

Буквально через несколько минут я увидела, как со стороны улицы в нашу сторону торопливо направляется женщина, глядя на нас с недовольным выражением лица, словно ее отвлекли от какого-то очень важного дела.

– Cosa sta succedendo? – спросила она. – Cosa volete da mia madre?

Мне не нужно было знать итальянский, чтобы понять, что она хотела знать, какого черта мы тут забыли, или уловить агрессивный тон, которым она задала эти вопросы. Казалось, она была готова наброситься на нас с кулаками, если мы не ответим ей как надо. Вот бы знать, что ей сказал администратор.

Олег спросил ее, говорит ли она по-английски. Женщина смерила нас взглядом прежде, чем ответить утвердительно. Я воспользовалась моментом, чтобы подняться на ноги и отряхнуть штаны.

– Мы приехали из Центральной и Земельной библиотеки Берлина, – объяснил Олег. – Мы работаем над возвращением книг, разграбленных во время Второй мировой войны. Нам бы хотелось поговорить с госпожой Диченти об одном происшествии, случившемся в Риме в 1943 году, и к которому, как мы полагаем, она имеет отношение.

Брови женщины сошлись в самом центре лба с точностью до миллиметра. Этот аргумент не только не удовлетворил ее любопытство: напротив, он пробудил в ней еще больше сомнений по поводу нашего присутствия здесь.

– Прошло уже много лет, – ответила она. – И моя мать уже очень пожилая. Не думаю, что она сможет вам помочь.

«А давайте мы сами решим», – чуть не возразила я, но осознала, что это стало бы самым быстрым способом вывести ее из себя и вернуться в Берлин с пустыми руками. К счастью, Олег вел себя более сдержанно:

– Мадам, мы все понимаем, но мы приехали издалека лишь для того, чтобы с ней поговорить. Я обещаю, что мы не отнимем у нее много времени.

Стиснув зубы, женщина задумалась. Я надеялась, что таким образом она сдерживалась, чтобы не отказать нам, и что дело было не в том, что терпение ее было на исходе. Ведь ее, в конце концов, внезапно оторвали от дел, какими бы они ни были, и заставили приехать сюда и общаться с нами, что явно не доставляло ей удовольствия.

– Пожалуйста, – вмешалась я. – Это займет всего несколько минут.

Она обернулась, бросив на меня удивленный взгляд, словно не ожидая, что я вообще способна говорить.

– Но дело в том, что моя мать нездорова, – возразила она, на этот раз – еще менее убедительно. – Ей очень трудно сосредоточиться. Не думаю, что она будет вам хоть как-то полезна.

Я смотрела на женщину достаточно долго, чтобы она поняла, что мы и сами осознавали бессмысленность нашей идеи, но в то же время не собирались сдаваться без боя. Когда она снова сказала «нет», то это означало: либо она колеблется, либо ей просто неохота прилагать усилия для отказа.