Баста не переставая сыпал бранью, пока тащил Мегги через площадь к церкви.
– Прикусит язык! Ну надо же! С каких это пор старая карга стала поддаваться на такие уловки? И кто теперь должен тащить эту нахалку в склеп? Ну конечно Баста! Кто же еще? Я что, единственный слуга?
– В склеп?
Мегги думала, что пленники так и висят в сетках, но в церкви было пусто. Баста нетерпеливо потащил ее через колоннаду.
– Да, в склеп! – рявкнул он. – Там лежат мертвецы, и тех, кто скоро ими станут, мы сажаем туда же. Спускайся, да поживей! У меня есть дела поважнее, чем нянчиться с дочерью Волшебного Языка.
Ступеньки вели круто вниз, в темноту. Они были скользкие и разной высоты, и Мегги все время оступалась. Когда в непроглядной темноте она пыталась нащупать ногой следующую ступеньку, Баста подтолкнул ее грубым пинком.
– Чертов фонарь! – ругался он. – Опять погас!
Чиркнула спичка, и из мрака выплыло лицо Басты.
– Тут к тебе гости, жонглер! – язвительно сказал он, зажигая фонарь. – Дочка Волшебного Языка хочет с тобой попрощаться. Ее отец выманил тебя из другого мира, а дочка сегодня вечером постарается сделать так, что ты просто исчезнешь. Я бы ни за что не пустил ее сюда, но Сорока на старости лет очень уж подобрела. Видно, нравишься ты малышке. Уж не лицом ли? – расхохотался Баста, и его мерзкий смех эхом отозвался в сырых стенах склепа.
Мегги подошла к решетке, за которой стоял Сажерук. У него за спиной, на каменном саркофаге, сидела служанка Каприкорна. Даже в слабом свете фонаря она узнала ее лицо – лицо с фотографии Мо. Только волосы у нее потемнели и она не улыбалась.
Когда Мегги подошла к решетке, женщина, подняв голову, смотрела на нее не отрываясь.
– Просто не верится, что Мортола разрешила ей прийти сюда! – удивленно сказал Сажерук.
– Девчонка пригрозила, что, если ей не позволят навестить тебя, она прикусит себе язык. – Баста сжимал в кулаке кроличью лапку-амулет, которую он всегда носил на шее.
– Я хотела попросить у тебя прощения, – сказала Мегги, обращаясь к Сажеруку, а потом стала смотреть только на мать.
– За что? – улыбнулся тот.
– За то, что я все-таки буду читать сегодня вечером.
Ну как рассказать им о плане, который придумал Фенолио?
– Ладно, пошли, прощения ты уже попросила, – нетерпеливо сказал Баста. – Здесь ужасно сыро, ты охрипнешь.
Но Мегги, не оборачиваясь, вцепилась в решетку.
– Нет, – сказала она, – я еще побуду здесь. – Может, все-таки придет в голову что-нибудь дельное. – Я вычитала оловянного солдатика, – сказала она Сажеруку.
– Правда? – снова улыбнулся тот. Странно, но его улыбка не показалась ей загадочной или надменной. – Значит, вечером все получится, да?
Он смотрел на нее в упор, и Мегги взглядом попыталась сказать ему: «Все будет не так, как задумал Каприкорн! Мы спасем вас!»
Внимательно вглядываясь в лицо Мегги, Сажерук старался понять, что же она хочет сказать ему. Потом, вопросительно подняв брови, он обратился к Басте.
– Как поживает фея? – спросил он. – Она еще жива?
Мегги видела, как ее мать осторожно, словно по битому стеклу, подходит к решетке.
– Еще жива, – неохотно буркнул Баста. – Динькает как заводная, спать мешает. Если не угомонится, я попрошу Плосконоса свернуть ей шею. Он ловко проделывает это с голубями, которые гадят ему на машину.
Мегги заметила, как мать осторожно достала из кармана платья бумажку и сунула ее в руку Сажерука.
– За такое обращение с феей вам с Плосконосом лет десять счастья не будет, – заверил его Сажерук. – Точно тебе говорю. Уж в феях-то я разбираюсь. А что это у тебя за спиной?
Баста обернулся как ужаленный. Сажерук, просунув руку в решетку, молниеносным движением передал записку Мегги.
– Черт, чтоб тебя!.. – выругался Баста, разгадав уловку Сажерука, и повернулся к нему лицом как раз в тот момент, когда Мегги сжала в руке клочок бумаги. – Смотри-ка, записка! – Баста без труда разогнул ее пальцы и уставился на мелкие буковки, которые написала ее мать. – А ну, читай! – Он ткнул записку ей в лицо.
Мегги покачала головой.
– Читай! – страшным шепотом сказал Баста. – Или на роже у тебя будет такой же красивый узор, как у твоего приятеля.
– Прочитай ему, Мегги, – сказал Сажерук. – Он и так знает, что без хорошего вина я жить не могу.