Чернильное сердце

– Да нет никакого смысла его искать, – прорычал бобер.

– Это еще что значит? – спросила Сузи. – Он же не может уйти далеко! Мы должны найти его! Почему вы утверждаете, что нет смысла его искать?

– Потому что совершенно ясно, где он, – ответил бобер. – Разве вы не понимаете? Он же к ней пошел, к Белой Колдунье. И он нас предал!

К. С. Льюис. Хроники Нарнии

Мегги сотню раз рисовала себе лицо Каприкорна, с того времени, как Сажерук впервые рассказал о нем: и по дороге к дому Элинор, когда Мо сидел с ней рядом, и в той огромной кровати, и, наконец, по дороге сюда. Сто, да что там – тысячу раз пыталась она представить его себе, призывая в помощники всех злодеев, которые встречались ей в любимых книгах: Крюка, горбоносого и тощего, долговязого Джона Сильвера, вечно с притворной улыбкой на губах, индейца Джо с его ножом и сальными черными волосами, которого она столько раз встречала в плохих снах…

Но Каприкорн выглядел совсем иначе.

Мегги быстро сдалась, считая двери, мимо которых они проходили, пока Баста не остановился перед одной из них, но она подсчитала всех мужчин, одетых в черное. Их было четверо, они топтались в коридоре со скучающими лицами. Рядом с каждым к стене, выкрашенной белой известкой, было прислонено ружье. В облегающих черных костюмах они были похожи на грачей на пашне. Один Баста был в белой рубашке – белоснежной, как сказал бы Сажерук, а к воротнику его куртки, словно предупреждение, был приколот красный цветок.

Таким же красным был домашний халат Каприкорна. Он сидел в кресле, когда вошел Баста с тремя ночными посетителями, а перед ним на коленях стояла женщина и подстригала ему ногти на ногах. Кресло казалось для него слишком маленьким. Каприкорн был высокий, выглядел он изможденным: кожа как будто слишком туго обтягивала его кости, и она была бледнее листа неисписанной бумаги, а на голове – короткий ежик волос. Мегги не могла сказать, седые они или светлые.

Он поднял голову, когда Баста открыл дверь. Глаза у него были почти такие же бесцветные, как и все остальное, – тусклые, как серебряные монеты. Женщина у его ног тоже бросила взгляд на вошедших, но потом вновь склонилась над своей работой.

– Прошу прощения, но прибыли те, кого вы ждали, – сказал Баста. – Мне показалось, что вы хотели поговорить с ними немедленно.

Каприкорн откинулся на спинку кресла и мельком взглянул на Сажерука. Потом перевел свои ничего не выражающие глаза на Мегги. Она невольно еще крепче прижала к груди пакет с книгой. Каприкорн пристально посмотрел на пакет, как будто знал, что в нем спрятано. Он подал знак женщине у его ног, та неохотно выпрямилась, поправила свое угольно-черное платье и бросила на Мегги и Элинор взгляд, лишенный любезности. Она была похожа на старую сороку: седые, зализанные назад волосы да острый нос, так не подходивший к ее маленькому морщинистому лицу. Слегка кивнув в сторону Каприкорна, она покинула зал.

В просторном зале мебели стояло немного: длинный стол, восемь стульев, шкаф да тяжеловесный буфет. Не было ни одной лампы, только свечи, десятки свечей в тяжелых серебряных подсвечниках. Мегги показалось, что они наполняют зал не светом, а тенью.

– Где она? – спросил Каприкорн. Мегги невольно отпрянула, когда он отодвинул свое кресло и поднялся. – И не говори мне, что на этот раз вы привезли мне только девочку.

Голос у него был выразительнее лица – он был тяжел и мрачен, и Мегги возненавидела его с первого же слова.

– Она привезла ее с собой, – ответил Сажерук, прежде чем Мегги успела среагировать. Глаза его беспокойно блуждали от свечи к свече, пока он говорил, как будто их танцующие огоньки были единственным, что его занимало. – Ее отец и правда не знал, что взял не ту книгу. Вот эта его так называемая приятельница, – Сажерук показал на Элинор, – заменила книгу без его ведома! Мне кажется, она одними буквами питается. У нее их целый дом. Ей явно лучше с ними, чем в обществе людей. – Слова слетали с губ Сажерука так поспешно, словно он хотел от них избавиться. – Я ее с самого начала терпеть не мог, но вы же знаете нашего приятеля Волшебного Языка – он всегда думает хорошо о людях. Он бы и самому черту поверил, улыбнись тот ему по-дружески.

Мегги обернулась к Элинор. Та стояла как будто проглотив язык. Угрызения совести большими буквами были написаны у нее на лбу.