Чернильное сердце

Вдруг он шумно вздохнул.

– О ком речь? – спросила Мегги.

Фенолио смахнул с ее щеки слезу и уклончиво ответил:

– О том, с кем ты, надеюсь, никогда не встретишься. Разве что на страницах книги. – Он развернулся и принялся ходить взад-вперед. – Скоро приедет Каприкорн, – обеспокоенно проговорил писатель. – Надо подумать, в каком виде перед ним предстать.

Но Каприкорн не приехал. На улице стемнело, а за ними так никто и не пришел. Даже поесть не принесли. Через щель в каморку проник холодный ночной воздух. Чтобы согреться, пленники сели на твердый пол спиной к спине.

Спустя некоторое время Фенолио спросил:

– Скажи, Баста до сих пор суеверный?

– Да, очень, – ответила Мегги. – Сажерук его этим часто дразнит.

– Хорошо, – пробормотал Фенолио, но больше ничего не добавил.

Служанка Каприкорна

Оттого, что я никогда не видел ни отца, ни матери, ни каких-либо их портретов… первое представление о родителях странным образом связалось у меня с их могильными плитами. По форме букв на могиле отца я почему-то решил, что он был плотный и широкоплечий, смуглый, с черными курчавыми волосами. Надпись «А также Джорджиана, супруга вышереченного» вызывала в моем детском воображении образ матери – хилой, веснушчатой женщины.

Ч. Диккенс. Большие надежды[12]

Когда совсем стемнело, Сажерук отправился в путь. На небе не было ни звездочки. Только временами сквозь тучи проглядывал тонкий чахоточно-бледный месяц, похожий на ломтик лимона в море чернил.

Сажерук радовался кромешной тьме, а Фарида она пугала: стоило ветке задеть его лицо, как он вздрагивал.

– Проклятье, надо было оставить тебя с куницей! – рассердился Сажерук. – Из-за тебя мы еще попадемся: ты так громко стучишь зубами, что за километр слышно. Гляди вперед! Там то, чего стоит бояться: и это вовсе не привидения, а люди с оружием!

Они были в нескольких шагах от деревни Каприкорна, ярко освещенной новыми прожекторами.

– Я бы сейчас поспорил с тем, кто считает электричество лучшим изобретением человечества! – прошептал Сажерук Фариду, пробираясь по краю парковки. Среди машин, зевая, бродил постовой. Прислонившись к грузовику, на котором Кокерель привез коз, он надел наушники. – Отлично! Так мимо может пройти целая армия, а он и не заметит! – обрадовался Сажерук. – Если бы Баста его увидел, то запер бы на три дня в хлев без еды.

– Может, полезем по крышам? – На лице Фарида не было и тени страха.

В отличие от воображаемых духов постовой с ружьем его ни капельки не пугал. Сажерук подивился безрассудству мальчика, но счел его предложение удачным. Прожектора светили вниз, так что на погруженных во мрак крышах было безопасно. Они подкрались к дому, по стене которого густо вился виноград. Как только постовой, покачивая головой в такт музыке, лениво перешел на другой конец парковки, Сажерук ухватился за толстые ветви и подтянулся. Фарид залез на крышу проворнее его и гордо протянул ему руку. Они пробирались мимо дымовых труб и антенн бесшумно, словно кошки. Один раз из-под ботинка Сажерука выскользнул кусок черепицы, но он успел его поймать прежде, чем тот разбился о мостовую.

Добравшись до церковной площади, где стоял дом Каприкорна, они по водосточному желобу спустились вниз. Сажерук спрятался за ящиками из-под фруктов и, затаив дыхание, попробовал оценить обстановку. Площадь и часть улочки, на которую одной стороной выходил дом Каприкорна, были залиты светом. На фонтане перед церковью сидела черная кошка. При виде ее у Басты, наверное, замерло бы сердце, но Сажерука гораздо больше беспокоили двое часовых у входа в дом Каприкорна. Один из них, плотный коротышка, четыре года назад выследил его в северном городе, где он хотел дать свое последнее представление, и вместе с двумя другими подручными притащил сюда. А здесь Каприкорн хотел от Сажерука только одного: чтобы тот сказал ему, где Волшебный Язык и книга. Для этого он использовал свои обычные методы.