Проницательные, густо подведенные черным глаза впиваются в мое лицо, скуластое лицо плывет в неверной дымке — сейчас она как никогда похожа на ведьму. А ведьмам нужно всегда говорить правду, иначе они превратят вас в мышь или козла.
— Был, — киваю я.
— И? Что дальше?
— На кастинг позвал, — внезапно вырывается у меня.
В нашей школе так называют приглашение в кабинет директора или завуча. Самое удивительное, что ребята меня поняли.
— Врешь! — бросается ко мне Лис. — Не мог он тебя позвать! Он никого не пускает в свой кабинет, даже я там не был. А если уж я не был…
— Ты был в его кабинете? — удивленно перебивает рыжего Ярик.
— Ну да. А что тут особенного?
Я перевожу взгляд с одной растерянной пары глаз на другую и не понимаю, почему они так странно на меня смотрят.
— Да вот особенное, — медленно, словно нехотя говорит Леди. — Никто из присутствующих здесь такой чести не удостоился, хотя мы провели в замке немало времени.
— Ника там была, — встревает Ярик и тут же осекается под гневным взглядом чернявой.
В который раз я уже слышу имя этой загадочной Ники. Но, похоже, вся информация о ней в каморке под запретом. ДСП. Только для своих.
— И как там, в кабинете? Там действительно стоит чучело медового кадавра? А на столе лежит Кодекс Гигас в переплете из человеческой кожи? И ведьмины бутылки тоже есть? И настоящая ваджра? — дергает меня за рукав Ярик.
Вопросы сыплются из него как горох из рваного пакета, и я понимаю, что, несмотря на отнюдь недетские суждения, передо мной всего лишь обычный любопытный двенадцатилетний пацан.
— Ни чучел, ни мертвых голов, ни прочих волшебностей я не заметил, — говорю я. — Кабинет как кабинет, разве что мрачноват на мой вкус.
— Да врет он все! — в отчаянии кричит Лис.
— Зависть — плохое чувство, — назидательно качает длинным пальцем перед носом рыжего Берт. — Недостойное человека. О чем беседовали?
Последняя фраза адресована уже мне.
Я молчу, не зная с чего начать, но Леди истолковывает мое молчание по-своему.
— Подписал меморандум о неразглашении? — неприязненно вопрошает она.
— Нет, конечно, что за ерунда! — возмущаюсь я.
— Когда имеешь дело с господином Г, ерунды не бывает.
— Сейчас.
Я собираюсь с мыслями и коротко пересказываю беседу, опуская ту часть, которая касается Берта, то бишь Бертенева Петра Васильевича, сидящего рядом со мной.
— И ты ему поверил?
Ярик. Он просто пылает праведным гневом. Вскочил с пола и даже забыл штаны подтянуть.
— Я же тебя предупреждал!
— Ну еще бы не поверил, — презрительно хмыкает в мою сторону рыжий. — Ведь ему так хотелось поверить. «Меня обманывать не надо, я сам обманывать рад».
— Гаррету нельзя верить.
И чернявая туда же. Сверлит меня своими глазищами.
— И насчет Яны тоже не верить? — спрашиваю я. — Что с ней будет все хорошо?
Они сидят спиной к двери и не видят того, что вижу я: дверь тихонько приоткрывается и в щель проскальзывает маленькая фигурка.
— Может, и насчет нее тоже! Может, она уже… Как Грифон… — запальчиво кричит Ярик и осекается на полуслове, замечая девочку.
Он молча переворачивает ведро и ставит рядом с собой, но Яна пододвигает импровизированное седалище поближе ко мне и устраивается рядом.
— Привет, — шепчет она мне.
— Привет! Как ты?
Я понижаю голос, все-таки это разговор не для общих ушей, но в каморке сейчас такая тишина, что слышно как таракан пробежит.
— Хорошо.
— Но если этот укол был нужен тебе, то почему ты сопротивлялась?
Она молча теребит красную шерстяную нитку с узелками на левой руке. Уже не в первый раз я вижу у нее на руках такие самодельные браслетики.
— Яна, почему?! Я действительно не понимаю, но очень хочу разобраться.
Но вместо малышки мне отвечает Леди.
— Почему? — повторяет она. — Я удивлена, что ты этого не понимаешь. Хотя, может, и действительно не догоняешь пока.
Она выделила голосом слово «пока».
— Представь, что чувствует птица перед тем, как у нее отнимут возможность летать, — говорит мне Берт. — Что ощущает волшебник, когда знает, что сейчас станет обычным человеком. Так и каждый из здесь сидящих. Мы хорохоримся друг перед другом, бодримся, но все мы — это бескрылые попугаи в клетке, которые помнят, каково оно в небе. Все еще не понимаешь?
— Все мы обладали каким-то талантом, и все по своей глупости или подлости потеряли его, — подсказывает Леди.
— Но-но, говори за себя, — ворчит рыжий, недовольно косясь на чернявую.
Но Берт, не обращая на него внимания, продолжает:
— И вот такому попугаю вдруг на время дается возможность вновь ощутить себя птицей. Да ради этого все мы готовы на что угодно, даже терпеть эту тюрьму вместе с ее тюремщиками. Только есть одна проблема — время. Когда оно выйдет — карета обернется тыквой, кучер крысой, а принцесса станет обычной замарашкой. Знаешь, как трудно это вынести? Сказка ничего не говорит об этом, но я уверен, что Золушка выла и каталась в слезах по ступеням лестницы, готова была отдать все что угодно, лишь бы не превращаться обратно в заурядную деваху. Так и мы.
— И все же…