Черно-белое кино

Бездна памяти, расширяющаяся Вселенная,
вся из края в край обжитая и заселенная,
вместе с вьюгами, снегопадами и метелями,
как реликтовый лес не вянущий, вся зеленая.
Бездна памяти, беспредельное мироздание,
расходящиеся галактики и туманности,
где все давнее только четче и первозданнее,
очевиднее и яснее до самой малости.
Расширяющаяся Вселенная нашей памяти.
Гулкой вечностью дышит небо ее вечернее.
И когда наши звезды,
здесь умирая,
падают,
в небе памяти загорается их свечение.
И уходят они все дальше путями млечными,
и, хранимое небом памяти, ее безднами,
все земное мое ушедшее и минувшее
с высоты на меня очами глядит небесными.
И звучат, почти как земные, только пронзительней,
погребальные марши, колокола венчальные,
и чем дальше даль, тем смиреннее и просительней
эти вечные очи, эти глаза печальные.
Бездна памяти, ты как моря вода зеленая,
где волна к волне, все уходит и отдаляется,
но вода, увы, слишком горькая и соленая,
пьешь и пьешь ее, а все жажда не утоляется.
И опять стоишь возле этой безлюдной пристани,
одиноко под небесами ночными темными,
и глядишь туда все внимательнее и пристальней,
еще миг один – и руками коснешься теплыми.

2

Небо памяти, ты с годами все идилличнее,
как наивный рисунок, проще и простодушнее.
Умудренный мастер с холста удаляет лишнее,
и становится фон прозрачнее и воздушнее.
Надвигается море, щедро позолоченное,
серебристая ель по небу летит рассветному.
Забывается слишком пасмурное и черное,
уступая место солнечному и светлому.
Словно тихим осенним светом душа наполнилась,
и, как сон, ее омывает теченье теплое.
И не то что бы все дурное уже не помнилось,
просто чаще припоминается что-то доброе.
Это странное и могучее свойство памяти,
порожденное зрелым опытом, а не робостью, —
постепенно воспоминанья взрывоопасные
то забавной, а то смешной вытеснять подробностью.
И все чаще мы, оставляя как бы за скобками
и беду, и боль, и мучения все, и тяготы,
вспоминаем уже не лес, побитый осколками,
а какие там летом сладкие были ягоды.
Вспоминается спирт и брага, пирушка давняя,
а не степь, где тебя бураны валили зимние,
и не бинт в крови, и не коечка госпитальная,
а та нянечка над тобою – глазищи синие.
Вспоминаются губы, руки и плечи хрупкие,
и приходит на память всякая мелочь разная.
И бредут по земле ничейной ромашки крупные,
и пылает на минном поле клубника красная.

3