Черно-белое кино

Уснув в бигудевой пытке посреди слоёного пирога всеобщей бушующей неразберихи, ночью я проснулась и увидела ЕГО.

Прям как в газете написали.

Мужик с ведром на голове возле шкафа в двух метрах от меня.

Я замерла. Застыла. Помертвела.

Из-под платка, прижмурившись, пыталась что-то разглядеть.

У него и оружие было по ходу.

Помню несколько стадий из разряда "гнев-торг-депрессия"…

Интересно, что сначала я пыталась уснуть.

Убедить себя, что если снова уйти в сон, чувак исчезнет сам собой.

Потом делала вид, что не шевелюсь, а в голове был только ужас и вопрос – что делать-то.

Сердце билось уже где-то в горле и, казалось, сейчас выскочит через уши.

В конце концов я заорала. Прибежала мама и включила свет.

Знаете, что это было?

Тень из окна на полированной дверце шкафа плюс мои близорукость и богатое воображение.

С тех пор, когда страшными голосами в газетах, по радио, по телевизору начинают накачивать всеобщий страх, тревожить тени Нострадамуса и Ванги и видеть невидимые миры, я вспоминаю ту тень на шкафу.

Уже и шкафа того нет. С тех пор бахнула ещё пара-тройка кризисов.

А мы живём. И страхи живут – в нашей голове, если мы их кормим.

Все будет хорошо, люди.

Главное – верить в лучшее…

ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ

Мне купили шапку.

В любые времена люди стремятся быть красивыми.

Тогда все носили формованную норку.

Копили деньги. Шли на рынок, приценивались, придирчиво выбирали – и потом берегли красоту.

Жесткую конструкцию следовало хранить на трехлитровой банке, расчесывать щеточкой и не носить в мокрую оттепельную погоду.

Одна такая до сих пор лежит на дальней полке.

Отдам в музей, как придет время – шучу я в дни шкафных ревизий.

В голодное постперестроечное время прилично одетые люди носили свои шапки с большой осторожностью.

Потому что такую роскошную формовку могли и сорвать, скажем, вечером в немноголюдном месте.

В 90-х это было самое популярное преступление.

Эпидемия «шапочных грабежей» тогда захлестнула всю нашу страну.

Шапки срывали на ходу, а тех, кто сопротивлялся, могли припугнуть или даже избить.

Меховая шапка-формовка была прямо-таки статусным головным убором, значимость которого сегодня можно сравнить с IPhone.

Шапки по тем временам стоили дорого – две, а то и три средние зарплаты.

На такую добычу грабитель мог припеваючи жить несколько недель.

Эля, подружка сестры, как-то попала под раздачу.

Возле дома, в неосвещенном безлюдном проулке на нее напрыгнул парень и рванул норковую шапку с ее головы.

Шапку, на которую долго копили родители, еще совсем новую, блестевшую ворсом даже в зимней темноте.

В стрессе Эля успела заметить, что парень тоже в шапке, и недолго думая хапнула эту шапку с его головы.

В ответ. В обмен. Чтобы хотя бы не было так обидно.

Парень убежал, и Эля тоже побежала. Домой.

Дома, в тепле и безопасности, Эля обнаружила, что у нее теперь – две норковые шапки.

Потому что к своей она в свое время пришивала страховочную резиночку. Противоугонную систему, так сказать.

И система сработала. От рывка шапка просто повисла на резинке за спиной, и Эля в пылу стычки с вором ее не заметила.

А незадачливый грабитель был наказан на месте, буквально не отходя от кассы.

Когда мы услышали от Эли эту историю, то радовались как дети.

В проулке между домом и садиком словно воплотился в реальность фильм, где добро побеждает зло, а хорошие люди получают подарки.

Чужая мужская шапка – подарок так себе, но ведь зло было наказано!

На свою шапку я тоже пришивала резинки. Перед выходом из дома и с работы упаковывалась в эту противоугонку: так полицейский одевает кобуру, так пристегивает снаряжение альпинист.

Моя норка была к тому же особенная. Большинство носили коричневые, а у меня была голубая.

В случае расставания замены не было – лет так на несколько.

Однажды утром, на остановке перед переполненным автобусом, я увидела и вовсе драматическую картину: женщина отчаянно запихивала себя в автобус, буквально по сантиметрам.

Тогда в автобусе можно было спать стоя – падать все равно было некуда.

Если спиной к моей спине попадался человек, который кашлял, щекотало в бронхах у меня – такой была взаимодиффузия.

Автобус, в который стремилась женщина и в котором люди уже давно были сплюснуты в самых невероятных положениях, уже десять минут как превзошел свои возможности.

Но ей очень надо было на нем уехать.

В последний момент она вжалась в людей на ступеньках – и двери закрылись за ее спиной, сбив с головы норковую шапку в грязный снег на остановке.

И все увидели на ее голове завязанные тряпочками кудельки – самодельные бигуди такие.

Женщина явно старалась даже в таких условиях быть красивой.

Автобус уехал.

И кто-то, стоя с этой шапкой в руках, спросил вслед – а как же?… Остановка ответила дружно – теперь носи сам.

…Перестройка давно стала расплывчатым туманным прошлым.

Что с того, что несколько лет множество людей жили в тисках обстоятельств, полностью разрушивших все ясное, известное и простое, чем определялась жизнь?

Что все до хрипоты орали на митингах и дома, депутаты дрались в думе, что крики начинались с самого утра по радио и телевизору, что перестройка все равно прошла, СССР развалился и …