К обеду мы приехали в деревню. Хрюкала свинка в закутке, петух нервно клевал землю, в пыли резвились игрушечные котята. За огородом дымила кособокая банька по-черному. Изба Анфисы – родительский дом – была точь-в-точь дача Кириллова.
На комоде стояла его фотография в генеральской форме.
– Анфиса, я все же полковник, так сказать. – Впрочем, недовольство брата было не очень активное. – Ты зачем на меня дом записала?..
Анфиса, моложе брата, с мобильным телефоном на груди, не соответствующая своему имени, теребила концы платка:
– Может, когда поживешь здесь… Или обоя – с фершалом…
Кириллов засмеялся и обнял сестру.
Но в разговор встрял многолетний сожитель Анфисы Илья, на голову ниже ее, басовитый, насупленный, ноздри у него были запорошены нюхательным табаком:
– И я грю, зачем ему в Москве твоя халупа на-а… – И недовольно забормотал непонятное.
Кириллов внимательно выслушал зятя, сделал паузу:
– Еще раз, Илюша, и помедленней.
За стол с нами Анфиса не садилась: дела – огород. Кириллов настоял, чтоб села, развязал косынку и гребнем стал расчесывать ей волосы.
– Илюш, ты хоть иногда жену-то целуешь?
– Чего я буду, грю, чужие слюни сосать на-а…
Кириллов выдул из гребня легкие седые волосы сестры.
– У нас мама была строгая, на ночь пить не разрешала, как бы я не описился. Анфиса меня жалела: наберет в рот воды и украдкой давала пить. Изо рта в рот.
– Вот и я грю, на-а… – сказал Илья, опрокидывая в мокрую пасть стопку.