Черно-белое кино

На Селигере я в плавках забрался на 8-метровую вышку – любозреть дали. Папа Женя внизу в костюме с галстуком выгуливал под ручку двух дам в кримпленовых платьях.

– Мой сын! – похвастался папа Женя. – Пловец. Первый разряд.

Я оцепенел. Разряд, благодаря Нине Семеновне, у меня когда-то был, но – юношеский, то есть никакой. Дамы внизу призывно захлопали: “Просим – просим!..” Я с ужасом понял, что спуститься вниз ногами по крутой лестнице уже нельзя. Ненавидя папу Женю, я прыгнул. Отбил все. Лежал на воде не шевелясь, как медуза, вздохнуть не мог – ждал смерть.

– Молодец, Серьга! – кричал папа.

– Молодец, Серьга! – вторили кримпленовые тети.

– Ничего хорошего, – мрачно сказал пожилой дядька в шортах, со шкиперской бородкой, похожий на профессора. – Спину мог сломать.

Дядька действительно оказался профессором и капитаном маленькой двухпарусной яхты – швертбота, на которой он только что вернулся из кругосветного путешествия по Селигеру. Он видел мое геройство, и папа Женя легко уговорил его взять меня в следующее плавание.

Швертбот, накренясь, неделю бесшумно носился по Селигеру навстречу ветру, солнцу и счастью… Шипящая вода за бортом, убаюкивая, почесывала бока яхты… Я загорал на носу, читая “Трех товарищей” Ремарка, и обожал папу Женю. Это был последний наш с ним совместный отпуск – я перебирался в другой возраст.

Спустя годы я попытался в санатории повторить его опыт курортного Ловласа, но ничего из этого не получилось: все дамы были глубоко пенсионные, обремененные болезнями. Лишь одна очаровательная миниатюрная барышня с ямочкой на щеке, стриженная под седого ежика, обратила на меня внимание, но оказалась лесбиянкой и умоляла меня на коленях, чтобы я, используя свой писательский статус, свел ее с солисткой филармонии Кисловодска, которая пела по средам в столовой нашего санатория после ужина.

Но одного своего товарища папа Женя скрывал от меня всю жизнь – артиста Михаила Глузского, с которым учился в школе. Наконец я был приглашен на бенефис Михаила Андреевича – восемьдесят лет. Опаздывал. Звенел третий звонок…

– Я Сережа Каледин, сын Жени Беркенгейма! – рванулся я к пожилой даме, по всей видимости, жене Глузского, протягивая руку за пригласительным билетом.

– А кто такой Женя Беркенгейм?!

– Папа мой! – опешил я. – Евгений Александрович Беркенгейм… Они с Михаилом Андреевичем на одной парте сидели…

– На одной парте с Михаилом Андреевичем сидел наш друг Женя Щёкин, – раздраженно отчеканила дама. – Он уже в зале. Вы кто?

Выяснилось: папа семьдесят лет на всякий случай таил от знаменитого друга свою настоящую сомнительную фамилию, называясь нейтральной фамилией бабушки Саши.

Можайская детская воспитательная колония , 2004  г.