Черно-белое кино

А в Москве жизнь продолжалась: меня переводили, ставили в кино, на театре… От сына я отвлекся.

Незаметно подошел ему срок идти в армию.

– Просись в десант! – орал я по телефону. – Сейчас у вас затишок, арабы угомонились, вернешься – станешь дипломатом, разведчиком, писателем, как Лоуренс Аравийский…

Однако сынок тятю не услышал: сыграл малохольного, обманул медкомиссию и определился в каптеры танковой базы, что в центре пустыни Негев. Как же, думаю, ты там три года отдежуришь в жаре, в безделье? А впрочем, чем плохо: солдат спит, служба идет. Димка обложился художественной литературой и читал взахлеб. Я угомонился: тоже в стройбате всю библиотеку перечел.

Но через полтора года Димка взвыл: больше не могу, помоги! Я припомнил свой стройбат, испугался и понесся в Израиль извлекать замученное дитя из армии.

Местные, друзья и просто смышленые люди, недоумевали: что за шустрость не по разуму? Дедовщины в еврейской армии нет, кормежка прекрасная, увольнение каждый уикенд. Случился, правда, как-то один удалец из русских – застариковал, но ему впаяли пять лет тюрьмы, и все остались довольны.

Израиль хоть и находится почти в Африке, ведут себя там евреи по-европейски – долго переубеждать меня не стали. Дали советы, придали молодую даму – театрального режиссера с хорошим ивритом и свободным временем. Напоследок еще раз предупредили: дело безнадежное, у нас из армии просто так не отпускают, у нас служить – почетно.

Димка пришел в увольнение смурной, погашенный: в армию не вернусь, лучше – в тюрьму. Я велел: тихо будь, забейся в щель. А сам прикинул: на худой конец станет дезертиром. Сколько за это дадут? Год, два?.. Не сахар, конечно, но терпимо, у евреев тюрьма не нашей чета… Чем полтора года еще в пустыне без толку париться, лучше – столько же в неволе отторчать. Жизненный опыт, литературный материал. Папаша на Пятницком кладбище карьеру начал, сынок – в израильской военной тюрьме.

Пустыня Негев летом – ад кромешный. Как здесь Иоанн Креститель босиком шастал – непостижимо: под ногами красный раскаленный дробленый камень. С полковым психологом я встретился в кафе неподалеку от базы. Психолог оказался миниатюрной тонкокостной красавицей с палевой, нежнейшей выделки лайковой кожей, чуть подернутой прозрачным пушком возле ушей, лейтенантом по званию. Первый вопрос: “Где Дима?”

И меня понесло… Зачем вашей еврейской армии мой русский гуманитарный мальчик? Отпустите его на волю, он будет учиться в университете. В университете от него будет больше толка, чем в каптерке танковой базы. А то как бы он с собой чего не натворил, психика у него неустойчивая. Тем более у нас в роду наследственный алкоголизм…

Мы с Димой.