Черно-белое кино

Оттолкнувшись от алкоголизма бабушки, моя спутница актриса-режиссерша стала переводить страстно, в голос, со слезой, заламывая руки. Посетители кафе замерли – не каждый день спектакль на халяву. Я давно уже смолк, но она еще долго проникновенно переводила вперед, как бы авансом. Лейтенантша заскучала, лениво помешивая ложечкой растаявшее мороженое, я чувствовал, что словоговорение ей до фонаря. Наконец она перебила переводчицу:

– Здоров ли Дима в настоящий момент?

Я уловил ее профессиональный служебный интерес.

Когда-то я безуспешно пытался пробиться на личную встречу с главным военным цензором генералом Филимоновым, запретившим публикацию “Стройбата”. Отчаявшись, я заявил, что, если мне откажут в свидании, я самоубьюсь прямо в телефонной будке. Шантаж удался – свидание состоялось.

– Дима здоров, но склонен к су-и-ци-ду… – по складам произнес я. – В его медицинской карте есть об этом запись…

Переводчица напряглась, но незаметно кивнула: мели дальше. Ни про какую медицинскую карту я, конечно, и понятия не имел, но след любви на запястье сына вспомнил.

– Шрам на правой руке, – добавил я мрачно.

Лейтенантша встала, поправила пилотку под погоном.

– Я буду писать отчет о нашей встрече, – сказала она. – Но Диме лучше вернуться на базу. Иначе он дезертир. Израильская военная тюрьма гуманизирована, но все-таки не мюзик-холл.

Я перевел дух: кажется, что-то получается.

– Не хотите чего-нибудь выпить? – спросил я.

– Я не пью с водкой, – неожиданно по-русски с улыбкой сказала она. – Мой русский дедушка на обед всегда брал биру… пиво. Я понимаю русскому, говорить не делаю.

Через три недели Димку отпустили из армии. Не комиссовали, как психорахита, а просто отпустили на все четыре стороны, предупредив, что о любой государственной службе он может позабыть.

Победу мы праздновали в Гефсиманском саду. Точнее – за оградой сада, во всяком случае – на Масличной горе. До нас здесь тоже, видать, праздновали: в колючей траве были разбросаны пивные банки, окурки…

Я вел беседу о трусости. Ибо она источник всех пороков, в первую голову – лжи. Общение же с трусом невозможно и опасно из-за непредсказуемости… Димка зевал: все это он слышал от меня не в первый раз.

– Достал, отец. Ты прям как еврей. Здесь хоть и святое место, но ведь не хедер. Давай я тебе пивка холодненького пригоню?

Внизу у Яфских ворот Старого города стоял снаряженный к туризму верблюд. В стороне пожилой араб пас коз в оливковой роще, один козел забрался на дерево и драл там лыко. Орал осел, зачаленный за кипарис.

Пока Димка гонял за пивом, я подбивал бабки: кто ж из него получился? Итогом остался доволен. Пацан добрый, не завистливый, остроумный, любит читать, обаятельный, детей любит, зверей любит. Ну, не любит учиться. А кто из молодых любит. Ну, подвирает малек для успокоения родни, а кто без греха!

В Москве я вспомнил про наш с ним гефсиманский уговор: я его извлек из армии, он – поступает в университет. Но на его лицевом счету всего семь классов.

Однако Димка проявил борзость, прилетел в Москву, скоренько “окончил” школу, короче, добыл аттестат.

Благодаря отчиму, знаменитому математику, профессору Тель-Авивского университета, Димку забесплатно приняли на факультет востоковедения. Я ликовал, гулял и хвастался сыном направо и налево.

Но учиться в университете сложно вообще, на иврите – вдвойне. Университет он бросил. Но это еще полбеды, узнал я об этом только через два года. Я вознегодовал, прекратил было с ним отношения, но для верности снесся с отчимом: как он – профессор, преподаватель – смотрит на картину? А тот смотрел своеобразно: “На лекции ходить вообще вредно, коллективное обучение – профанация… ” Легко ему так говорить, когда сам мехмат кончил за четыре года, а вместо диплома защищал кандидатскую. Я бесновался, орал, что вычеркну Димку из списка!.. Жена урезонила: не стучи лысиной по паркету, он с тебя пример берет, вспомни. Я вспомнил. Верно, было дело: в девятом классе меня оставили на второй год, исключили из школы, аттестат я получил экстерном, поступил в технический вуз, который на втором курсе бросил.

Пока я пережевывал ситуацию, Димка заделался корреспондентом “Московского комсомольца” в Израиле. Вот тебе на-а!.. Рахитом был, а ходит. Я притих. А он творил угары, да какие!.. Одной рукой взял интервью у премьера Натаньяху, а другой – у легендарного террориста, параличного слепца шейха Ясина, которого вскоре взорвали. И тот его не только не зарезал, наоборот, приветил – угощал сластями и чаем. Димке неведомым образом удалось сокрыть от убивца, что он израильтянин, при себе у него был русский паспорт.

Димку в “Комсомольце” я читал регулярно. Сначала нравилось, потом сквозь текст проступила лень. Он перебрался в “Общую”, но нерадивость скакнула за ним следом. Я сказал ему, что так дело не пойдет: не можешь, не хочешь – брось, к буквам надо относиться с трепетом. Он и бросил, не сильно кручинясь. А в противовес опубликовал несколько рассказов в московских журналах, и они понравились не только мне, но и серьезным людям. Конечно, я ему помогал, редактировал. Но добил он меня окончательно, когда стал вести еженедельную часовую передачу на израильском радио в прямом эфире “Солдатский перекресток”. Видит бог, я к этому не причастен. Тут уже к нему потихохоньку, на цырлах, стала подбираться слава. Его узнавали по голосу на улицах. Я раскатил губу: зрил сына ведущим на ТВ. И, разумеется, зарекся советовать: ученого учить – только портить.

В эти годы я много ездил с “Гаудеамусом”, спектаклем Льва Додина по “Стройбату”. Благословенная пора! Как соберусь куда, звоню Димке. Он, вольная птица, летит ко мне в Париж, Милан, Берлин… В Париж тогда заплыл на своей кругосветной яхте “Патриция” мой товарищ, диссидент и авантюрист Саша Берман. Берман путешествовал по земному шару морским автостопом. Когда кончался бензин и провиант, подплывал в море-океане к любому судну, и его с восторгом отоваривали необходимым. А когда кончались деньги, подрабатывал на берегу – учил желающих ходить по канату. Нам с Димкой Берман устроил райское наслаждение – катал на яхте. Ночью по Сене плавала “Муха” – музыкальный речной трамвайчик с мощными зенитными прожекторами на Эйфелеву башню и прочий парижский пейзаж, а мы сбоку, как прилипалы. Конечно, не под парусами (на узкой Сене не разгуляешься) – на моторчике. В сопровождении Ива Монтана, Ги Беара, Шарля Азнавура… Короче, за рубежом мы общались с сыном на полную катушку, наверстывая упущенное в его детстве. На серьезные темы не говорили, всю дорогу ржали. Один раз нас даже чуть не выставили из автобуса в Неаполе. Проезжая мимо церкви, весь автобус стал креститься. Рядом с нами неистово целовались парень с девушкой. Барышня держала руку на яйцах товарища, но тоже повернулась к собору и стала креститься. Вторая ее рука осталась на месте. Димка не сдержался и стал заваливаться на меня от хохота.

Димка очень дорожил “Солдатским перекрестком”. Однажды в Иерусалим спустился с небес Питер Брук и устроил труппе Льва Додина мастер-класс на свежем воздухе под платаном; рассказывал, как жил со своими артистами в Индии, прежде чем приступить к постановке “Камасутры”. Про свое понимание сексов вообще, индийских в частности. Ничего подобного я не слышал, не читал. Затихли даже нереальные стрекозоподобные колибри, перестали месить зной молниеносными крылышками, расселись на ветках вблизи головы Питера Брука и внимали мэтру А у Димки эфир в Тель-Авиве. Я ляпнул: плюнь на эфир – свали на Брука. Поймут – простят: не повторяется такое никогда. Не послушался сынок глупого батю. Завыл, зарыдал и помчался на “Солдатский перекресток”. А бежать далече, ибо вокруг шабат, в такси не содют.

Однако недолго музыка играла – бросил он свое любимое радио. Подался в бизнес. Мне доходчиво пояснил: на радио славы много, денег мало.

– Пойми, чучело! – орал я. – Не твоего ума бизнес крутить: ты еврей-то недоделанный – всего на пять восьмых, а для бизнеса как минимум – восемь восьмых требуется! Прогоришь! Кроме того, бизнес по сути – гнусь: конкурент дуба дал – живому праздник! Хочешь так жить?!

Димка отмахивался от меня, как от недоумка:

– Отец, достал! Во-первых, бизнес космополитичен, а во-вторых, может быть и очень милосердным. И вообще, через год я подарю тебе “Мерседес”.

– Пулю себе в лобешник не подари! – вопил я, бросая телефонную трубку.

В ответ он прислал мне кассету с “Конкурсом красоты”, который организовал в Израиле. Мало того, сам бродил на подиуме. Красивый, элегантный, томный, в голубом пуловере. Я сна лишился: не иначе сынок в пидоры записался?

Дальше – круче. Он прибыл в Москву, приглаженный бриолином, как сицилийский мафиози, под ручку с дамой средних лет. У дамы был сиплый голос и настороженный взгляд. Вкушать в неизвестном дому она спервоначалу отказалась. В сумочке носила ножик, не исключено, что там был и пистолет. Выяснилось: дама – бизнес-вумен, а Димка – ее подручный, секретарь и в скором будущем, вероятно, муж. Она торгует по миру пшеницей, металлом, породистыми щенками. Она мастер спорта по коням, хочет завести конюшню в России. Убитым голосом позвонила Ляля из Израиля: “Спаси нашего сына!..”

Дама рассказывала лихие истории из своей жизни и замечательно играла на гитаре. Я алчно слушал. Показала свой питомник под Москвой – образцовый порядок, все на зарубежный лад. Я пустил слезу зависти, глядя на племенных среднеазиатских овчаров. Через неделю на мой день рождения дама преподнесла мне месячного ангела с голубыми глазами, лапами толщиной в мою руку, обрезанными ушами и обрубленным хвостом. Ангел произвел фурор на застолье и сонно зевал, из пасти его пахло жареными семечками. Я взял его на руки – с внутренней стороны бедра на нежной розовой коже был татуирован элитный номер. Я потерял голову: такой щен – мечта всей жизни. Слава богу, жена была при мозгах и песика вернула дарительнице, несмотря на мои стоны. Что бы я делал при своей нережимной жизни с волкодавом-чудищем, в которое несомненно преобразовалось бы голубоглазое чудо? На прощание дитя грустно, забыв поднять ножку, написало на ковер.

После отъезда сладкой парочки в мою квартиру стали прорываться истошные вопли из Израиля: “Это квартира Каледина?! Верните деньги!..”

Слава богу, с бизнес-леди Димка расстался безболезненно, без ножа и яда, но идея быстрого обогащения его не отпускала. Подсел на его резоны и московский богатый дядюшка: подкинул племяннику деньжат. Димка открыл в Тель-Авиве зоомагазинчик: кошачьи-собачьи принадлежности, миски-плошки, сухой корм, ошейники от блох. В подсобке знакомый ветеринар кастрировал агрессивных еврейских котов…

Дмитрий Каледин – ведущий программы “Солдатский перекресток 3 на израильском радио.