Черно-белое кино

Лёля – дива, я бы… мне бы, —

Елки-палки, Боже мой! —

Лётом ввысь (высоко в небо),

Если б вы туда со мной…

Через полгода ее перевели в редакцию русской прозы секретарем. Заместителем заведующей был худой седой красавец с трубкой, в дымчатых, как у Цыбульского, очках, кавказец.

– Лёля, – привычно объяснил он, – если к телефону будут звать Федора Колунцева, Федора Ависовича, Тадеоса Ависовича, Бархударяна, Тодика, Федю – это все я.

А в редакции Нюры завелся практикант, молчаливый блондин античной лепки в джон-ленноновских очках. У Нюры сжалось сердце. Он носил голубые безупречные рубашки, прохладные на ощупь, и светлые джинсы. Пошел ее проводить. Говорили о литературе. Спустились к Москве-реке. Нюра лихорадочно прикидывала: Кремлевская стена кончается, вот уже Каменный мост, неужели ничего не будет?.. У зеленой деревянной сторожки они поцеловались…

Потом – два бесконечных выходных дня. А в понедельник целовались на крыше за развешанными на веревках простынями, пока их не погнала дежурная по крыше – старуха, похожая на Жана Габена: “Пошли отсюда!.. Блядство развели!”

К утрате девичества Нюра подготовилась капитально. Закупила алкоголь. Приготовила пластинку Хампердинка. Сняла со стены фотопортрет строгого Маяковского на стуле, с папиросой, работы Родченко…

Потом уехала на море с тяжелыми мыслями: он на два года моложе, к тому же прочно женат, а она – старая дура, топорная в любви.

Елена Маврикиевна Лауэр – бабушка Нюры и Лёли.