Черно-белое кино

Как-то в редакцию спиной вдвинулся человек в кожаной куртке, продолжая говорить в коридор. Лёля глазам не поверила: Шукшин! Он был как в кино, сосредоточенный, “деревенский” – феноменальный. До этого он присутствовал в редакции лишь в виде затертой исписанной карточки в редакционном портфеле. Роман “Я пришел дать вам волю” так и не вышел при его жизни – Здгавствуйте, – пробормотала Лёля, растерявшись.

Вскоре позвонили – с нахрапом: “У вас должен быть Шукшин, позовите”.

Лёля постучала в кабинет начальства: “Вас к телефону”, без обращения, потому что в отчестве Шукшина торчала кость – корявая “эр”.

Шукшин взял трубку, выслушал, морщась.

– Не тяни резину. Ты, главное, ехай. Ехай по-быстрому. – И улыбнулся Лёле знаменитыми скулами. – Спасибо.

А служебный роман с начальником разгорался. Лёле нравилось в нем все: его поколение, биография, худые прямые плечи, как он балует свою трубку – чистит, ковыряет, топчет крохотным пестиком. Его любили даже самые свирепые, одинокие тетки. И байки его были удивительными: в школе его погладил по голове Берия, а Булата не погладил. Окуджава был его одноклассник, товарищ. У Феди были все его записи – домашние, застольные: “Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье. Живите, словно заново, все начинайте снова… ” Дворянской крови армянин из Тбилиси, он был не очень известным писателем, но писал хорошо – неброско, точно, коротко. Лёле очень понравился его последний рассказ – “Английский инструментальный молоток”. Она влюбилась.

А его умиляли в Лёле картавость, нерусскость, сдержанность, рост, неучастие в издательских интригах. Он любовался издалека, как, отрешаясь от редакционной суеты, она, уткнувшись в словари (писала диплом), пальцами обеих рук машинально скручивает в тугие трубочки ненужные бумажки – фантики от конфет, использованные проездные билеты… Все это он отслеживал сквозь дымчатую поволоку очков, которые носил и для зрения, и для сокрытия периодического похмелья, о котором Лёля пока не знала. Как-то они сидели на бульваре, почему-то Федя курил не трубку – сигарету. Он сказал, что у нее молодые волосы, что у них мог бы быть замечательный сын… Огонек упал на ее стеганое новое пальто, которое купила Ида, – прожег дырку. Лёля прикрыла дырку рукой, ей почему-то стало жалко Иду. Но дело, конечно, было не в пальто – дыра образовалась в ее жизни.

Могила Бернарда Лауэра в Варшаве. Похоронен в 1918  г.