– На рыбалку будем ходить. Мидий на костре жарить – помнишь, я давно обещал? Акваланг раздобуду, погружаться тебя научу. А бабка с дедом у меня – мировые, доставать не будут – клянусь!
– Но…
– Балкон у нас – с видом на море. Знаешь, как здорово на нем рассвет встречать? А бабуля коврижками и пирожками будет нас кормить…
Сеня говорил все тише, сникал…
– Сенечка! – бросилась к нему Настя. – Да я с тобой хоть на край света поеду!
…Южнороссийская часть каникул запомнилась Насте яркой картинкой, счастливым фильмом, красивой сказкой…
Николай Арсеньевич и Татьяна Дмитриевна Челышевы приняли ее как родную. Даже «роднее», чем своего внука Сеньку. По крайней мере, на того и покрикивали, и к хозяйству припахивали, а она оказалась – «доченькой» и «Настенькой» и помогала бабушке лишь по собственному желанию. Охотно перенимала ее «коврижечный» опыт, училась вышивать и готовить целебные чаи на травах… А чего стоили вечерние чаепития! Настя никак не могла понять: в чем загадка кухоньки Челышевых – с убогой мебелью, со вздутым линолеумом… Почему здесь так уютно, спокойно, самодостаточно? Почему именно здесь, а не в огромной капитоновской квартире на Бронной, думаешь: как хорошо жить! Да за что ж мне такое счастье?!
Может, дело в том, что прямо в окна бьются ветви вековых тополей? Или секрет – в старорежимном самоваре, который дед лично раздувал сапогом?
Настя готова была сидеть на кухне часами. Слушать бабушкины истории из медицинской практики, лениво вникать в шутливую перебранку Сени и его деда – что-то насчет рыболовных снастей…
– Почему мне так хорошо у вас? – однажды спросила Настя у Сени.
– Потому что мы все тебя любим, – смущаясь, ответил тот.
Сеня исполнил все, что обещал: купил Насте белоснежный матросский костюмчик. Вывозил ее на рыбалку на дедовой моторке. Научил погружаться с аквалангом и готовить мидий на костре…
– Что ты такая довольная? – подозрительно спрашивала Настю ее собственная бабуля, когда Настя с почты звонила в Москву.
– А нравится мне тут. Погода – шикарная, вода – теплая. И мероприятий – куча, – отчитывалась внучка, улыбаясь стоящему рядом Сене.
– А кормят как?
– Кормят так себе… – Настя тут же вспоминала кулебяки и коврижки Татьяны Дмитриевны. – Но вы же мне денег дали – так что я не голодаю.
– Не влюбилась там? – пытала бабка.
– Нет, бабуль! – вдохновенно врала Настя. – У нас тут
– Ну, отдыхай, – позволяла наконец Галина Борисовна.
Настя с облегчением клала трубку, чмокала верного Сеньку и требовала:
– Ну! Какие у нас на сегодня еще приключения?
И Сеня щедро делился с ней авантюрами. Вывозил на место боев в Отечественную, но не в скучный помпезный мемориал, а в бывшие окопы: «Тут мы с пацанами лазили. Ночами. С фонариками. Артиллерийский порох собирали и оружие. Два пулемета немецких нашли…»
– Ты совсем здесь другой, Сенька! – восхищалась Настя. – Не такой, как в Москве!
– Какой – не такой?
– Нахальный. Самоуверенный. И… и очень красивый.
Он целовал ее, приговаривал:
– А ты у меня всюду красавица. И здесь особенная – загорелая, шоколадная!
…Уезжать из Южнороссийска не хотелось.
– Может быть, мне остаться? – безнадежно спрашивала Настя. – Наврать, что удалось достать путевки еще на одну смену?
Но оба понимали: слишком рискованно. Да и дед Сени, Николай Арсеньевич, посвященный во все детали их авантюры, не советовал:
– Не дразните гусей, молодежь…
Накануне отъезда в Сочи (уезжать в Москву – опять же, в целях конспирации – решили оттуда) они отправились на переговорный пункт.
Настя набрала домашний номер. Трубку взяла мама. Ее голос обжег Настю колким льдом:
– Дрянь!
– Что ты, мама… о чем ты?
– Ты спрашиваешь – о чем я?! Тварь неблагодарная! К тебе в «Буревестник» вчера приехал Женя. Эжен. Хотел тебе сюрприз сделать.
– И что? – Настя вдруг обрела хладнокровие.
– И то! Он все знает. Ну и как, хорошо тебе там? В Южнороссийске?
Настя тихо опустила трубку на рычаг. С минуту простояла в духоте кабинки. Мыслей не было, ноги дрожали. За мутным стеклом волновалась очередь.
Почтовая тетенька гаркнула в мегафон:
– Первая кабина! Вы что там, померли?
Всем надо куда-то звонить. Нельзя впустую занимать кабинку. А то, что тебе, как воздух, нужна эта минута одиночества, на это всем наплевать.
Настя с трудом толкнула тяжелую дверь.
– Спала ты там, что ли? – проворчала стоявшая за ней бабка. – Зальют глаза, а потом… – бабка разглядела бледное Настино лицо, пляшущие губы – и умолкла.
К ней уже спешил Сеня:
– Настя! Что?! Что-то дома? Настя!
А она стояла и не могла выговорить ни слова. Только смотрела ему в глаза – отчаянно, жалобно, безнадежно…
Сеня молча взял ее под руку, вывел из душного телеграфа. Притихшая очередь проводила их любопытными взглядами. Кто-то выдохнул в спину:
– Лица на ней нет. Случилось что-то…
А Настя опиралась на Сенину руку, и в голову ей пришла парадоксальная мысль: «Да ничего со мной случиться не может, пока Сенька рядом! И пока он – держит меня, крепко-крепко!»