Черно-бурая лиса

— Рыжиков… Вова… Ты чем занимаешься?

Я рассмеялся и поправил Колю:

— Не «ты», а «вы». И говорит Игорь Павлович смелей. Он же не боится меня. Это я его боюсь.

Коля сказал:

— Не перебивай… а то не буду воображать.

Я раскрыл тетрадь. Коля взял мой учебник и начал диктовать. Изредка он прерывал диктовку:

— Не смотри в потолок. Там нет самолёта… Забудь про «Кавказского пленника»… Вглядись в слово… Вспомни грамматику. Думаешь, мне не известно, почему ты её плохо знаешь? Ты с утра до вечера бродишь по выставке ремесленников. Без моей записки тебя туда больше не пустят.

Вдруг за дверью кто-то засмеялся, но я подумал, что мне это показалось. После слов Коли я даже привстал от неожиданности:

— Ты что! Так не годится. Ты воображай, как Игорь Павлович. Он же не знает, что я хожу на выставку. Давай по правилам!

Коля вскипел:

— Я всё знаю! Ты возишься с приёмником и целыми днями катаешься на коньках. Безобразие! О чём думают твои родители?!

После этих слов я тоже вскипел и вылез из-за парты:

— Ну-у-у! Ты моих родителей не тронь! Не тронь родителей, а то подерёмся!

Глаза у Коли налились слезами.

— Ты как разговариваешь? Ты с кем хочешь подраться? Ну хорошо! На педсовете поговорим. Выйди из класса!.. Ладно, не выходи. Давай писать дальше. Скоро уже конец. Сядь на место, будь внимателен.

Я снова сел за парту.

— Пиши! — крикнул Коля, стукнув меня учебником по голове.

Я хотел броситься на него, но он сказал:

— Прости, пожалуйста… Это верно, Игорь Павлович тебя бы не стукнул.

Коля снова диктовал, а я писал и яростно думал: «Ничего, подожди… Потом моя очередь быть учителем… Я тебе покажу, что такое история…»

Коля опять крикнул:

— Последнюю фразу напиши ещё раз! Не будешь зевать. Кстати, мне известно, почему ты завалил контрольную.

Я удивился, потому что сам этого не знал.

— Ты днём катался с горки в футляре от Славкиной виолончели, а вечером взял у Копёнкина «Огонёк» за прошлый год. Вот! Пиши!

Я писал, повторяя про себя: «Назло напишу без ошибок… Назло напишу без ошибок…»

Когда прозвенел звонок, Коля сказал:

— Проверь, Рыжиков!

Я проверил диктант и удивлённо свистнул: всего две ошибки, и то в последней фразе!

Я выбежал из-за парты, радостно потирая руки.

— Значит, и у меня есть воображение? — сказал Коля.

Я толкнул его:

— Больше, чем нужно! Ты притворялся. «Без записки… не пустят…» Садитесь, Грачиков! Теперь я учитель. Понятно?

Коля сел за парту, а я за стол. Потом, подражая Игорю Павловичу, я протёр воображаемые очки и, близоруко прищурясь, сказал:

— Гм… гм… Кого же я вызову первым? Рыжикова? Нет, Рыжиков знает историю назубок. Итак, Грачиков!

Коля нерешительно вышел к доске.

— Расскажите нам, Грачиков, про Ледовое побоище. Говорят, вы большой специалист по крестоносцам.

Коля покраснел и начал, запинаясь:

— Они… наши… подрались… с этими… а лёд тронулся. И потом… положило начало освобождению…

— Садитесь, Грачиков! Двойка.

— Но я же ещё не ответил, — возразил Коля.

Я ничего не хотел слышать.

— Садитесь! Двойка! Воображения нет у вас! Ай-ай!.. По такому интересному предмету… Но мне известно почему!

— Откуда тебе известно? — спросил Коля.

И тут я разошёлся:

— Садитесь! Не ты, а вы! Что? Съел? Ты сам мне рассказывал. Я знаю, в чём дело! Почему вас тётка в кино не пускала? А? Когда мы «Александра Невского» смотрели — раз. «Чапаева» — два. «Капитана «Старой черепахи» — три. «Глинку» — четыре. «Суворова» — пять. Мне всё известно! Ваша тётка говорит: «В кино можно гриппом заразиться!»

Коля умоляюще зашептал:

— Ой, не нужно… Меня же класс засмеёт!

Но я быстро и неумолимо продолжал:

— Ага! Не нужно! Эх вы, Грачиков! Пионер называется! Тётку испугались! Вот почему у вас воображения нет. Мы это дело распутаем на сборе отряда! Вот! То ли дело Рыжиков! Ну-ка расскажи нам про Чапаева, Рыжиков!

Я вытер рукавом вспотевший лоб, приподнял Стул, положил его на край стола и сказал, закатив глаза от радости:

— Тогда Петька из пулемёта — тра-та-та!.. Тра-та-та-та!..

Я трататакал до тех пор, пока не убил из четырёхствольного стула всех врагов до единого.

— Вот, Грачиков, учитесь. С вашей тёткой я поговорю особо.

Коля сидел испуганный, притихший, и у меня почему-то защемило сердце. Я ему сказал:

— Ладно, Коля. Будем вместе ходить в кино. Я тебе дам «Вокруг света» за двадцать первый год. Идёт?

Вдруг дверь кто-то дёрнул:

— Откройте, Рыжиков!

Я бросился в угол, а Коля полез под парту.

— Игорь Павлович! — сказал он оттуда шёпотом.

— Рыжиков, откройте сейчас же дверь!

Я снял стул, косо висевший в дверной ручке, и уныло отошёл в сторону.

Игорь Павлович вошёл в класс и сразу сказал:

— И вам, Рыжиков, и вам, Грачиков, — вылезайте из-под парты! — объявляю выговор за приход в школу. Понятно?

Я сказал:

— Конечно, понятно. — Хотя я совсем не понял, почему за приход в школу наказывают так же, как за прогул.

Коля молча складывал тетрадки в портфель. Игорь Павлович вдруг быстро вышел из класса, потом снова возвратился. Лицо у него было красное. На лбу блестели капельки пота. Наверно, он очень был зол на нас и поэтому повысил голос:

— Оденьтесь! Закутайтесь! Сегодня я побываю дома и у вас, Рыжиков, и у вас, Грачиков!.. И — марш!