Черно-бурая лиса

Сначала все молчали. Потом взял слово Казимир Иванович. Он всегда был моим обвинителем.

— Дело не в плинтусе, — сказал он, — а…

— …в свинтусе, — перебила его Вика.

— Вот именно, — поддакнула Марта Адамовна.

— Молчать! — крикнул отец, когда я открыл рот для глубокого вздоха.

— Я хочу сказать, — продолжал Казимир Иванович, — что человеку нужно учиться жить в коллективе! Возьмём меня. Что будет, если мы с Мартой начнём играть в коридоре в крокет? Или в городки? А?

— Вы не ребёнок! — отрезала Анна Сергеевна, которая была за меня.

— Мы уже несколько раз ставили вопрос о воспитании нашего жильца Мити. Лично для меня коммунальная квартира была большой школой. А вы посмотрите на линолеум! Прямо дух разрушения! — сказал Казимир Иванович.

— Всё это ерунда по сравнению с детством. Оно у человека одно, — задрожавшим голосом сказала Анна Сергеевна.

— Заставить его вымыть пол, и дело с концом, — предложил дядя Вася. — На ошибках учатся.

— Принеси сюда тетрадь! — приказал мне отец. Он считал, что меня должна воспитывать вся квартира.

Я пошёл за тетрадью, и, когда вернулся на кухню, спор из-за меня был в разгаре.

— Да, — сказал я, — а как же мне учиться на ошибках, когда они не повторяются, а, наоборот, появляются всё новые и новые?

— Нужно думать, перед тем как сделать какой-нибудь шаг, — сказал отец.

— Я сегодня записал пять шагов и теперь их обдумываю, — сказал я, отдавая отцу список.

Он зачитал его вслух и тихо удивился:

— Может, и правда в тебе живёт дух разрушения? Ты только попробуй подойти к газу и побрить кактус!

— И не смей кидать в ванну навагу! — сказала тётя Лёля. — Всё будет пахнуть!

— Живодёр! Лягушку — в морозильник! — добавила Вика.

— Ну, положим, это не живодёрство, а опыт! — неожиданно вступился за меня Казимир Иванович.

— А скворца можно мне поучить говорить? — спросил я.

Тут в кухню вбежала мама и стала доказывать, что некоторые ненавидят меня с первого дня рождения.

«Начинается…» — подумал я.

— О нет, вы ошибаетесь! — возразил Казимир Иванович. — Я только стою за искоренение в человеке духа разрушения и за воспитание духа созидания. Вы знаете, что может быть с ним дальше?

— Что? Что? — полюбопытствовал отец.

А мама сказала:

— Митя, выйди из кухни, закрой дверь и займись уборкой.

Меня всегда выгоняли из кухни перед самыми интересными разговорами.

Я замёл в уголок кусочки штукатурки, протёр мокрой тряпкой линолеум и подумал: «А вдруг и вправду во мне живёт дух разрушения?»

Тут мама выбежала из кухни со слезами на глазах и сказала:

— У вас у всех нет сердца!

— А если тебе завести тетрадь ошибок, она будет в тыщу раз толще, чем Митина! — закричала тётя Лёля на дядю Васю.

Мой отец прошёл мимо меня, скрипнув зубами:

— Ты поссорил меня с мамой!

Марта Адамовна сказала всем:

— Стыдно! Мы должны жить так же дружно, как братья Адольф и Михаил Готлиб.

Она всегда приводила в пример этих двух братьев, игравших зачем-то на одном пианино и часто выступавших по радио.

В общем, мне стало ясно, что все окончательно рассорились. Я проклинал Генку и себя.

Ночью мне приснилось, как братья Адольф и Михаил Готлиб поругались из-за рояля и разрезали его на ровные половинки пилой, чтобы никогда больше не выступать вместе по радио.

Мама не разговаривала с отцом уже три дня. Остальные поссорившиеся соседи не здоровались по утрам друг с другом и вели себя тихо и мрачно. А я старался не попадаться им на глаза.

В воскресенье часа в три дня мой отец и дядя Вася ходили по коридору, курили и не говорили, как обычно, про футбол.

Вдруг зазвенел звонок.

Я открыл дверь и увидел Лилю, которая год назад ставила в нашей квартире мышеловки. И сейчас в её руках было четыре мышеловки.

Год назад мы с Генкой решили тайно уйти летом в турпоход по Якутии, чтобы открыть месторождение алмазов, и начали копить продукты.

Я сделал в чулане тайник и прятал в него кусочки сала, копчёной колбасы, хрустящие хлебцы, сахар и конфеты. И у нас в квартире неожиданно завелись мыши.

Меня, конечно, разоблачили, а мышей вывели при помощи химии. С тех пор наша квартира была на учёте и про неё говорили на собраниях жильцов.

— У нас же нет больше мышей, — сказал я Лиле.

— Всё равно. Контрольная проверка. Сам виноват, — ответила Лиля, расставила две мышеловки в чулане, две на кухне и ушла, пообещав наведаться через три дня.

В понедельник утром я заметил, что все соседи с интересом осматривают мышеловки.

«По-моему, — решил я, — им хочется, чтобы поймалась хоть одна мышка. Это им нужно для зацепки, чтобы примириться…»

— Странно… Пусты… Очень странно, — сказал Казимир Иванович.

— Ведь мышки совсем не вредны, — заметила Анна Сергеевна.

— Безобидные существа, — добавил отец, — но только не тогда, когда их много. — Он посмотрел на меня одним из самых страшных взглядов.

На этом разговор кончился. Все притихли и снова помрачнели.

«Непонятные люди эти взрослые, — подумал я. — То ругают меня за мышей, то жалеют, что они не ловятся… Но уж если им так хочется, я заглажу свою ошибку и проявлю дух созидания. Я им достану мышь и докажу, что умею жить в коллективе!»