Чернобыль. Большая ложь

Что это? Самоуверенность? Ошибка? Пренебрежение (подумаешь, какой-то там инженер-инспектор по ядерной безопасности, пенсионер, – что он понимает?)

А говорят, что нет пророка в своем Отечестве… Страшное пророчество Александра Александровича еще более страшно сбылось. Через полгода. После аварии на ЧАЭС А. А. Ядрихинский был направлен туда. Получив доступ к документации и тяжело дышащему, умирающему реактору, еще раз все пересчитал и просчитал. Его скрупулезный труд – доклад „Ядерная авария на четвертом блоке Чернобыльской АЭС и ядерная безопасность реакторов РБМК“ – превратился уже в своего рода легенду. Многие слышали. Мало кто читал. В распоряжение нашей комиссии поступил его оригинальный вариант.

Здесь я хочу сделать небольшое отступление. 24 июня 1989 года состоялось заседание Комитета Верховного Совета СССР по экологии и рациональному использованию ресурсов, на котором проходило обсуждение кандидатуры на пост председателя нового комитета – Госпроматомнадзора СССР. Понимаете, было два комитета – Госгортехнадзор и Госатомнадзор, а стал один – Государственный Комитет СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике. Хорошо это или плохо? Одно было ясно: международные обязательства, подписанные СССР, требовали, чтобы у нас был независимый комитет по надзору за безопасностью в атомной энергетике.

Вот как объяснял это претендент на пост председателя нового объединенного Комитета В. М. Малышев: „В мире только в США имеется настоящий надзорный орган по безопасности в атомной энергетике. Это комиссия, которая возглавляется председателем, назначенным президентом. Эта Комиссия (3 400 человек) имеет 400 миллионов долларов бюджет, 120 миллионов – это научно-исследовательские работы, что централизованно обеспечивают соответствующую политику по обеспечению безопасности, т. е. обоснования, исследования и так далее. Это единственный пример. Во всех остальных странах существуют эти комиссии или комитеты в составе различных комитетов. <…> Когда мне эту должность предложили, я сразу отказался. Когда спросили, в чем дело, я ответил, что считаю, что это неправильно“.

Сомнения в таком решении высказывали и депутаты. Но мы, как всегда, идем „другим путем“.

27 февраля 1990 года приказом вновь образованного Госпроматомнадзора СССР была создана комиссия для изучения причин и обстоятельств аварии на четвертом блоке ЧАЭС. Ее доклад, который подписал председатель Николай Штейнберг, занимает почти 80 машинописных страниц. Один только перечень научных публикаций, имеющих отношение к аварии, отечественных и зарубежных исследований, проектных данных, нормативно-технической документации на пяти страницах. Работа проведена огромная.

Не странно ли – к тому времени, когда был подготовлен отчет Штейнберга, прошло пять лет после аварии, были проведены десятки семинаров, научно-технических советов, отечественных и международных симпозиумов, наконец, представлены отчеты в МАГАТЭ, а страсти по реактору чернобыльского типа в научном мире не утихли? Не от того ли, что за годы после аварии в научной литературе не появилось обстоятельной объективной публикации, расставляющей все точки над „и“? На тот момент для меня лично, для многих членов нашей комиссии именно таким явился доклад Штейнберга.

Неожиданным и чрезвычайно интересным фактом стал результат анализа докладов, представленных СССР на совещании экспертов МАГАТЭ 25–29 августа 1986 года в Вене и 28 сентября – 2 октября 1987 года на международной конференции по безопасности ядерной энергетики „Авария на Чернобыльской АЭС: год спустя“. В обоих этих докладах официальной версией нашего правительства о причинах аварии называлось „крайне маловероятное сочетание нарушения порядка и режима эксплуатации, допущенное персоналом энергоблока“. Здесь была поставлена точка.