Зал бурлил. Василий Михайлович, вероятно, впервые публично услышав о себе такое, встал и, не выходя к трибуне, начал объяснять приглушенным голосом, что решение о строительстве принималось коллективно с правительственной комиссией… И карт загрязнения не было. И информацией он не владел, во время взрыва был действительно в отъезде и, оказывается, «не мог обеспечить себя транспортом обратно», вернулся через двенадцать дней, когда строительство уже было начато без него…
Свежо, как говорится, предание. Или, выходит, обошли подчиненные первого секретаря обкома, не показали ему карту радиозагрязнения? А может, так спокойнее? Глаза не видят – сердце не болит? И кто же, в таком случае, лжет: заместитель председателя Бюро по топливно-экономическим ресурсам при Совете министров СССР Марьин, ответивший на мой запрос, что решение, где именно строить новые дома для переселенцев, принимали исключительно местные власти, или первый секретарь Житомирского обкома партии Кавун?
В газете «Труд» за 2 августа 1989 года в статье «Села жесткого режима» сообщалось: «Однако уже следующей весной чрезвычайная комиссия Совета министров СССР, облисполкомы Киевской и Житомирской областей располагали подробной картой радиационного загрязнения северных регионов украинского Полесья. Карта отмечала села и поля, где концентрация коварного для здоровья цезия-137 превышала 40–100 кюри (на квадратный километр. –
Когда я сегодня перечитываю отчет ТАСС о конференции в пресс-центре МИД СССР от 6 мая 1986 года, не устаю удивляться тому, как это делается. «Ответственные товарищи» сообщили, что «за прошедшие сутки уровень радиации еще больше снизился». Заместитель председателя Совета министров СССР Б. Е. Щербина проинформировал: «Повышенные уровни радиации отмечались на территории, что прилегает непосредственно к месту аварии, где максимальные уровни радиации достигли 10–15 миллирентген в час. По состоянию на 5 мая (1986 год. –
Потом, судя по официальным сообщениям, с каждым днем эти уровни все снижались и снижались. Порой мне казалось, что они и вовсе исчезли, испарились. Только вот почему же – мучает и мучает вопрос: спустя три года после аварии как гром среди ясного неба – нужно отселять людей! Неужели «ответственные товарищи» не ведали, что в Припяти радиоактивность на улицах весь день 26 апреля и несколько последующих дней составляла от 0,5 до 1 рентгена в час повсеместно (Г. Медведев. «Чернобыльская тетрадь»).
На том сходе в Народичах, 10 августа 1989 года, когда в район приехала вся правительственная комиссия во главе с ее председателем В. X. Догужиевым, выступал также и заместитель председателя Совета министров УССР Е. В. Качаловский. То, что говорило это облеченное властью лицо, на чьей совести во многом лежат страдания и смерть детей, стыдно, невозможно было слушать. Только, вероятно, нашим сверхтерпеливым народом могли править такие убогие руководители.
Сначала Евгений Викторович попытался свалить все на иностранцев (цитирую дословно по магнитофонной записи, сохраняя стиль и язык): «И я вам скажу: неслучайно сейчас иностранцы бросятся за доллары приехать к нам и изучать уже достигнутое нами знание в этом деле, потому что…» Дальше его слушать не хотели. Это было просто кощунство. Приехать спустя три года в самый пораженный район и не найти других слов! Слов покаяния. Именно они тут были бы уместны. Не сказать о конкретных решениях, как жить этим людям дальше. Но большой начальник ничего этого так и не понял. Зал шумел, а он, видимо, чтобы не ударить в грязь лицом перед еще большими начальниками из Москвы, принялся бессовестно и косноязычно воспитывать людей: «…давайте себя вести как следует. Не надо, я могу не выступать. А кричать – это не базар. Давайте здесь слушать. Не нравится – выйдите. Не нравлюсь я выступать – давайте я пойду сяду, идите вы выступайте. Шо это за гудение такое? И там от дирижер сидит, женщина около микрофона, то вверх руки – кричите, то вниз руки – не кричите. Не надо создавать такую обстановку. Как вы себя ведете?!»