Чернобыль: История ядерной катастрофы

Успешность сделанных им операций сам Гейл оценивал в 90 про центов. Это и подобные ему утверждения будут скептически восприняты как в Советском Союзе, так и в США. Пока же, вне зависимости от реальной результативности проведенных им операций, в критический момент пропагандистской войны между Востоком и Западом доктор Гейл олицетворял готовность Америки прийти на помощь Советскому Союзу и подталкивал советские власти к более открытому обсуждению чернобыльской проблемы на международной арене. Он был вестником надежды в мире, разделенном холодной войной[368].

Советское руководство не ожидало такой резкой международной реакции на попытку скрыть сам факт аварии и ее последствия. Президент США Рональд Рейган создал специальную рабочую группу по Чернобылю, и пресс-секретарь Белого дома Ларри Спикс почти каждый день докладывал о полученных ею результатах. Члены президентской администрации последовательно критиковали власти Советского Союза за отсутствие оперативной информации об аварии. Обеспокоенный невозможностью объективно оценить потенциальный ущерб для окружающей среды и здоровья людей, Запад был готов – и даже стремился – ввязаться в новое пропагандистское противостояние с Советским Союзом. «Экономические вопросы не вызывают у нашей публики ничего, кроме зевоты», – заявил сотрудник администрации, участвовавший в составлении радиообращения, в котором президент Рейган – на десять дней раньше Горбачева – поднял вопрос о Чернобыле[369].

Советская сторона ответила попыткой взять под контроль чернобыльский нарратив – способ изложения событий, их хронологии и интерпретации, который играл важнейшую политическую роль. На первых порах, когда надо было мобилизовать население, отвлечь его от проблем и экономических трудностей внутри страны, хорошую службу Советскому режиму сослужила риторика холодной войны.

В первый месяц после аварии почти треть публикаций в советских средствах массовой информации была посвящена нападкам на Запад. Советские пропагандисты с удовольствием указывали на ошибки и преувеличения в первых западных сообщениях об аварии – при том что ошибки были результатом информационной блокады со стороны Советского Союза. Горбачев воспользовался ситуацией, чтобы призвать к запрету ядерных испытаний – это был важный пункт его внешнеполитической стратегии, направленной на ослабление международной напряженности и избавление истощенной советской экономики от бремени гонки вооружений. Но увидев, что в схватке за чернобыльский нарратив победить не удается, советские власти решили смягчить цензурный диктат над прессой[370].

Давление со стороны Запада и потребность в информации внутри страны решительным образом повлияли на информационную политику Горбачева. Советские журналисты внезапно получили доступ к специалистам-ядерщикам, о встрече с которыми раньше не приходилось и мечтать. Режим секретности рушился, наступала эпоха открытости, или гласности, которой только через год с лишним предстояло стать неотъемлемой частью горбачевских реформ. В советологическом Институте Гарримана Колумбийского университета доктор Джонатан Сандерс, впоследствии много лет проработавший корреспондентом CBS в Москве, в рамках запущенного им проекта «Рабочая группа по советскому телевидению» записывал и изучал советские телепередачи. Опираясь на результаты своих исследований, Сандерс писал: «Освещение Чернобыльской аварии ознаменовало перелом в истории советских средств массовой информации. Телевидение впервые… стало удовлетворять зрительский спрос на „плохие новости“, прекратило замалчивать случающиеся в стране бедствия»[371].

Этот перелом имел решающее значение для развития советских средств массовой информации, советско-американских отношений и грядущего крушения СССР. Советский Союз доживал свои последние годы. Плохих новостей будет хоть отбавляй, а после Чернобыля советский режим уже не сможет скрывать их от собственного народа и от внешнего мира.

Глава 16 Саркофаг