Чернобыль: История ядерной катастрофы

Советская сторона стояла перед выбором: показать Бликсу туалеты и скрыть от него секретный объект или, наоборот, – объект показать, а туалеты не показывать. По словам Велихова, решение везти шведа на вертолете принял лично Горбачев. Таким образом исключалась возможность, что Бликс и его эксперты сопоставят радио активность пыли, собранной по пути в Припять, с замерами, сделанными на станции, – и вычислят истинный масштаб катастрофы. То, что они увидят, неизбежно войдет в противоречие с официальной советской версией, согласно которой радиоактивные выбросы из реактора прекратились, а имеющийся радиоактивный фон создают обломки, выброшенные из реактора при первоначальном взрыве. Это была полуправда, равнозначная лжи, и советская сторона вполне отдавала себе в этом отчет[360].

Неизвестно, заметили Бликс с коллегами радиолокационную станцию «Дуга» или нет, но что уж точно бросилось им в глаза – это поднимавшийся над реактором черный дым, означавший, что в нем продолжает гореть графит. Как вспоминает Велихов, у Розена, советника Бликса по радиационной безопасности, не оказалось с собой дозиметра, рассчитанного на высокие уровни радиации. Когда Розену предложили подлететь поближе к реактору, он ответил, что это ни к чему. Позже Бликс сообщал, что на высоте 400 метров и на расстоянии 800 метров от реакторов дозиметры показывали 350 миллирентген в час. Избегая лишнего риска, участники полета не стали замерять уровень радиации за бортом вертолета и высаживаться на станции. Вертолет приземлился на относительно безопасной окраине Чернобыля, откуда они поехали в Киев. Если не считать дымящегося реактора, ситуация с воздуха в целом выглядела неплохо. Как позже выразился Велихов, «станция в целом цела, кто-то там внизу копошится, никаких десятков тысяч трупов и в помине нет».

На прошедшей затем в Москве пресс-конференции Бликс более или менее оптимистично обрисовал будущее затронутых аварией территорий. Он рассказал журналистам, что на полях работают люди, на лугах пасется скот, по улицам ездят машины. По его словам, русские были уверены, что сумеют очистить зараженную местность и она снова станет пригодной для сельского хозяйства. Бликс предложил собрать в Вене международную конференцию, участники которой изучат причины аварии и возможности избежать подобного в будущем. Он заверил аудиторию, что угрозы китайского синдрома – заражения грунтовых вод и Мирового океана – не существует, а Розен сообщил, что, по его мнению, расплавления активной зоны реактора не произошло. Позднее, в интервью советскому корреспонденту в Вене Розен рассказал, что судя по показаниям дозиметров, участники вертолетной инспекции получили по 10 миллибэр. «Это не очень большая величина радиоактивности. Она эквивалентна, например, дозе радиоактивности, которую получает пассажир авиалайнера за два перелета из Европы в Америку»[361].

Чернобыльский визит Бликса позволил Советскому Союзу заработать первое очко в пропагандистской войне с Западом. 9 мая, на следующий день после визита, «Правда» опубликовала статью ведущего советского специалиста-международника, директора Института США и Канады академика Георгия Арбатова. Ее автор констатировал, что Запад отнюдь не един в критическом отношении к СССР, что среди западных деятелей есть и «друзья» и «недруги». «Друзья» – это те, кто проявил искреннее сострадание и стремление помочь, как, например, американский специалист по трансплантации костного мозга доктор Роберт Питер Гейл, который уже 2 мая прилетел в Москву оперировать пострадавших при аварии, и коллега Гейла доктор Пол Терасаки. Лагерь «недругов» был представлен не названной по именам обслугой «аппарата психологической войны» против Советского Союза, которые якобы испугались советских мирных инициатив и поэтому утверждают: раз СССР утаил информацию об аварии, ни одному его предложению верить нельзя. «Чтобы возбудить пропагандистскую шумиху, направить ее против СССР, пошли на очевидную передержку: серьезную, но, конечно же, локальную аварию изобразили наподобие всемирного ядерного бедствия», – писал Арбатов[362].

14 мая в своем первом и последнем обращении к стране и миру в связи с Чернобыльской аварией Горбачев подхватил многие из высказанных Арбатовым мыслей. Вслед за академиком генсек поблагодарил Гейла и Терасаки, высоко оценил «объективное отношение к событиям на Чернобыльской атомной электростанции» со стороны Ханса Бликса и осудил «разнузданную антисоветскую кампанию», развернутую на Западе, прежде всего в Соединенных Штатах и Западной Германии. Горбачев обрушился с нападками на токийское заявление лидеров стран «Большой семерки», обрисовал планы повышения роли МАГАТЭ и пообещал на конференции этой организации представить полный отчет о Чернобыльской аварии. В завершение он предложил Рональду Рейгану встретиться в ближайшее время – возможно, в Хиросиме – и подписать договор о запрете ядерных испытаний, явно рассчитывая побить хиросимской картой – чернобыльскую[363].