Чернобыль: История ядерной катастрофы

Иностранные студенты и туристы, уже находившиеся в Киеве, спешили покинуть город, а те, кто планировал его посетить, отказывались от поездок. Туры отменялись один за другим. Если в мае 1985 года город ежедневно принимал до тысячи гостей из «капиталистических стран», то в мае 1986-го их число порой не достигало и ста пятидесяти. На открытие «Велогонки мира» 6 мая в Киев не приехали спортсмены из США, Великобритании и других западных стран. Чтобы убедить зрителей, что в городе все спокойно и ситуация под контролем, советское телевидение показало проезжающих по улицам Киева велосипедистов из СССР и братских социалистических государств. На этих кадрах было, впрочем, хорошо видно, что городские улицы, вдоль которых полагалось стоять толпам людей, приветствующих спортсменов, совершенно пусты[353].

Михаил Горбачев всегда трепетно относился к тому, как его воспринимают за границей, и поэтому с тревогой наблюдал за поднимавшейся на Западе волной критики в свой адрес и в адрес советского правительства. Он даже как-то пожаловался академику Легасову, что на Западе начинают понапрасну трепать его имя. С этим надо было что-то делать, причем срочно[354].

6 мая, когда после нескольких дней роста интенсивность выбросов из разрушенного реактора пошла на спад, Министерство иностранных дел созвало пресс-конференцию, посвященную Чернобыльской аварии. Вел ее первый заместитель министра Ковалев, который несколькими днями раньше проводил брифинг для послов. В своем выступлении он следовал по накатанной за годы холодной войны колее, обвиняя Соединенные Штаты в «очередной истерии». Но на пресс-конференции прозвучал и свежий голос. Он принадлежал первому председателю правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС Борису Щербине, незадолго до того прилетевшему из Припяти. Щербина признал, что на первых порах советская сторона недооценивала уровень радиации и что эвакуация гражданского населения была начата с опозданием. Советским журналистам и их коллегам из социалистического лагеря разрешили задавать вопросы с места, тогда как западным корреспондентам пришлось представить свои вопросы заранее в письменном виде. Хотя западные участники были несколько разочарованы, это была знаменательная пресс-конференция: на ней советские власти начали наконец говорить правду своему народу и всему миру[355].

Накануне газета «Правда» опубликовала большую статью, где было сказано, что в результате взрыва 26 апреля на Чернобыльской атомной станции начался пожар. Журналисты описывали, как пожарные самоотверженно сражались с огнем и в итоге ликвидировали возгорание. В другом материале того же номера от имени Совета Министров СССР аккуратно сообщалось о последствиях аварии: радиоактивное заражение распространилось на отдельные местности Украины и Белоруссии за пределами зоны отчуждения, существует угроза загрязнения реки Припяти. Но советские средства массовой информации не только информировали – одновременно они обличали Запад, чье возмущение вынудило СССР заговорить о радиационной опасности.

«Приходится сожалеть, однако, что на этом широком фоне сочувствия и понимания определенными кругами предпринимаются попытки использовать случившееся в неблаговидных политических целях. В пропагандистский оборот запущены слухи, измышления, идущие вразрез с элементарными нравственными нормами. Например, муссируются небылицы о тысячах погибших, о панике среди населения и т. п.» Напоминая про опубликованные на Западе сразу после аварии непроверенные сообщения о количестве жертв, советская сторона пыталась дискредитировать западные правительства и прессу, которые требовали раскрыть всю информацию об аварии. СССР заговорил, но при этом изо всех сил старался сохранить лицо[356].

Приблизительно в то же время МИД наконец дал разрешение группе тщательно отобранных иностранных корреспондентов, в том числе западных, посетить Киев и затем зону Чернобыльской аварии. Оперативная группа украинского политбюро обсудила предстоящий визит на заседании 5 мая. Были отданы распоряжения подготовить объекты, которые будут показаны иностранцам, и проинструктировать людей, которым предстоит с ними общаться. Эту задачу возложили на заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК, будущего президента Украины Леонида Кравчука. Члены оперативной группы понимали, что иностранные корреспонденты обязательно захотят побывать в больницах и в районах, где проводится дезактивация. Перед принимающей стороной стояла двойная задача – и режим секретности не нарушить, и в грязь лицом не ударить. «Начинать надо с медицинской одежды, она безобразна, начиная от белья», – заметил первый секретарь Киевского обкома Григорий Ревенко. В ответ первый зампред украинского правительства Евгений Качаловский заверил присутствующих, что он может «подписать, чтобы выдали дополнительно новые простыни, белье». Республиканское руководство отнюдь не рвалось показывать гостям истинное состояние советских больниц и реальный уровень жизни граждан социалистической сверхдержавы.