Чернобыль. Обитель зла

– Один из моих ребят сразу сказал, что надо звук инвертировать, – продолжал звукач. – Он в звукозаписывающей компании работал, так что ухо наработанное. Мы сделали так, как он посоветовал. Перевернули, ускорили – и вот что вышло.

Звукач запустил последний трек. И оказалось, что на фоне все того же белого шума звучит песня. Странная песня – без единого слова, только голос, подолгу тянущий то одну, то другую гласную букву. Еще более странным был мотив. Нечто вроде шаманских песен народов Дальнего Севера. И вместе с тем что-то удивительно местное и привычное, как колыбельная песня.

А еще, я мог ошибаться, но казалось, что в этом голосе внятно звучит призыв.

– Интересно получилось, – заметил я.

Звукооператор зачем-то потрогал себя за кончик носа. Обычно, как гласят толкователи языка жестов, это должно означать обман. Но толкователи часто ошибаются.

– Интересно, конечно, – сказал он задумчиво. – Но еще интереснее то, что мы пытались раскладывать этот звук на все частоты, смотрели все возможные диаграммы. И не нашли даже намека на то, что в нем скрыты какие-то данные. Но стоит ускорить воспроизведение – и все, получи и распишись. Как будто стереокартинку рассматриваешь. Хотя, там система все-таки заметна. А вот здесь – просто хаос. Но ускоряешь его – и все, получи внятный звук.

– Знаешь, Петя, – сказал я звукооператору, – ты меня нисколько не удивляешь. Эта линза – просто кладезь загадок. И ты сейчас добавил еще одну в довольно длинный список. В общем, спасибо за работу.

– Всегда пожалуйста, – ответил звукач и, как будто спохватившись, положил на стол пакет с линзой.

И мне показалось странным, что он достал его из кармана. Но спрашивать я ничего не стал, потому что вопрос звучал бы совершенно параноидально.

Звукооператор распрощался и ушел. А я снова запустил трек со странной песней. И прослушал от начала до конца. Оказалось, что песня не бесконечна – она состояла из пяти одинаковых «куплетов» и в течение пятнадцатиминутной записи успевала повториться три раза.

И чем дольше я слушал эту песню, тем больше убеждался в своей правоте относительно того, что это был зов.

Новый пострадавший

Ночью снилась всякая муть. Причем настолько скользкая и невразумительная, что ни на секунду не оседала в памяти. И когда я просыпался, а это случилось раз пять за ночь, у меня не оставалось ничего, кроме отвратительного ощущения, знакомого каждому человеку, который видел ночью тяжелый сон, а потом в течение всего дня сторонился в доме темных мест и избегал одиночества.

Я порадовался, что Маша решила сегодня не оставаться на ночь. Не хватало ей только меня в таком виде.

Чтобы дотянуть до утра более-менее без проблем, я даже не поленился сходить на кухню и выпить полный бокал коньяка – сто пятьдесят граммов. Единственное, чем мне помог алкоголь, это тем, что я легко заснул, и еще дважды относительно быстро засыпал после того, как в очередной раз просыпался от сновидений.

Утром я посмотрел на себя в зеркало и решил, что краше молодцев, пожалуй, в гроб кладут – лицо было бледным, под глазами залегли черные круги, белки имели явственный оттенок розового цвета.

Так что на работу я заявился крайне помятым.

Новости посыпались сразу, едва я успел изготовить себе первую рабочую чашку кофе и усесться за просмотр утренних сводок. Позвонил Зарембо и спросил, как у меня дела с записью. Я рассказал. Степан Иванович выдержал странную паузу, а потом сказал, что зайдет на разговор. Я понял, что у нас новое происшествие.

И правда, так и оказалось. Зарембо ввалился ко мне, с порога потребовал кофе и, когда получил затребованное, спросил:

– Петр из звуковой лаборатории не вышел на работу. Ему звонили, но телефон не отвечает. И мне это не нравится, особенно на фоне того, что именно он занимался исследованием линзы.

Я немедленно вспомнил, что вчера отмечал странное поведение звукача. В том числе и то, что линзу он принес не в пакете, а в кармане. А вспомнив, рассказал об этом Степану Ивановичу.

Зарембо потеребил себя за усы, а потом скомандовал:

– Вали-ка ты, друг сердечный, к нему домой. Да поскорее, потому что нутром чую – что-то нехорошее с парнем стряслось!

Через три минуты я уже несся по Москве. Небывалая штука – я даже поставил на крышу синий проблесковый маячок и врубил сирену. А чтобы заставить кого-то из ОГ так ездить, надо убедить его в том, что творится что-то и в самом деле неординарное.

Поток транспорта раздавался в стороны нехотя, но все-таки у меня получилось добраться через половину Москвы гораздо быстрее, чем если бы я ехал обычным порядком.

Рядом со мной на пассажирском сиденье, надувшись и походя на огромного филина, сидел Степан Иванович. Он в последний момент решил, что проедется со мной. На заднем сиденье, такие же сосредоточенные и молчаливые, ехали Коля и Марк из нашей группы силовой поддержки. Не то, чтобы мы думали, что они могут нам понадобиться, но чем черт не шутит.