Чернобыль. Обитель зла

Минуты через три из двери злополучной семьдесят третьей квартиры высунулась сухонькая дама лет пятидесяти с лишним и спросила, чего мы хотим от ее соседа – честнейшего человека. Зарембо удивленно посмотрел на нее, не снимая пальца со звонка. И даже потерпел еще минуту, пока женщина, напустив на себя патетический вид, не заявила, что сейчас не советские времена и органы государственной безопасности больше не могут устраивать произвол в отношении честных людей.

– А если он нечестный? – спросил Зарембо, наивно хлопая глазами.

Женщина смутилась было, но потом сообщила, что за шесть лет, в течение которых Петр жил рядом с ней, с ним не было никаких проблем. И вообще, она уверена, что сосед – исключительно честный и правильный человек. Приглядевшись к Степану Ивановичу и всем нам в целом, она пришла к выводу о том, что ее пламенные речи не оказывают на нас ожидаемого воздействия. Тогда она пригрозила, что немедленно позвонит Петру и сообщит ему, что ни под каким предлогом нельзя открывать нам двери, чтобы не оказаться «в застенках».

Зарембо не выдержал.

– Ну и денек, – проворчал он. – Уважаемая, а вы в курсе, что помеха работе органов внутренних дел – это уголовно наказуемое преступление?

– Ничего не выйдет! Я свои права знаю! – попыталась было она перечить. – И вы мне не страшны!

– Ну и ладно, смелая вы наша, – ответил Зарембо.

А потом спокойно вытащил из кармана складной нож и прямо на глазах у ошалевшей тетки чиркнул по ее телефонному проводу. Женщина раскрыла рот, как рыба, выброшенная на берег.

– А вот мобильного телефона, я уверен, у вас нет, – злорадно сказал генерал.

Судя по перекошенной физиономии соседки, именно так и было на самом деле. Зарембо выдержал короткую паузу и приказал:

– Марш в квартиру. И чтобы я вас больше не видел, пока не уедем. Когда будем уезжать, позвоню ремонтникам, чтобы вам телефон починили. Потом можете звонить уж кому вы там захотите. А будете сейчас здесь маячить – упеку в тюрьму. Вы знаете, что такое внутренняя тюрьма ФСБ?

У людей вроде этой тетки есть очень полезная черта. От перспективы оказаться «в застенках кровавой гэбни» у них начинают громко вибрировать поджилки. И они почитают за лучшее исчезнуть, чтобы потом юродствовать с безопасного расстояния. Тетка, состроив возмущенное лицо, скрылась за дверью, это резко уменьшило уровень шума на лестнице, и я наконец-то смог вернуться к прослушиванию квартиры.

Идею насчет того, что надо как-то оповестить Петра, зловредная тетка все-таки не забросила. Судя по звукам, она стала колотить ему в стену чем-то твердым. Вот ведь упрямая! С другой стороны, возможно именно ее стук стал той самой добавкой к какофонии, которая заставила-таки звукача оторваться от своей драгоценной песни.

Я услышал шаги. Они приближались к дверям. Я кивнул Зарембо и изобразил пальцами шагающие ноги. Он продолжал звонить. Когда шаги оказались совсем рядом, я показал пальцем на дверь. Зарембо прекратил трезвонить. Я прислушался к тишине, наступившей в квартире. Шагов больше не было – Петр, скорее всего, просто стоял в прихожей. Я повернул регулятор громкости на приборе. Песня стала громче, но вместе с ней я услышал дыхание Петра. Оно не было обычным – прерывистое, рваное, преувеличенно громкое. Прошло несколько секунд, и я наконец-то сообразил, в чем дело.

– Кажется, он плачет, – прошептал я. Зарембо удивленно вскинул брови.

– Что вам от меня нужно? – раздался голос из-за двери. И в этом голосе совершенно отчетливо слышались слезливые нотки.

– Петя, это Степан Иванович. Открой дверь, – мягко попросил Зарембо.

Я ожидал, что звукач откажется выполнить просьбу, станет сопротивляться каким-то образом, но тот и не подумал этого сделать. Громко щелкнули замки, и я едва успел снять с двери присоску микрофона.

Петр выглядел просто ужасно. Растрепан, только в трусах и майке, плечи поникли, лицо бледное и покрыто грязными разводами от слез. Губы Петра дрожали.

– Что вам от меня нужно? Оставьте меня в покое, пожалуйста! – заныл он.

– Что с тобой? – спросил Степан Иванович.

Петр обреченно взмахнул рукой.

– Да какая вам-то разница? Можно подумать, вы мне поможете…

– А вдруг? – спросил генерал мягко, но настойчиво. Петр понял, что так просто от начальника не отделаться.

– Вы ничего не понимаете! – воскликнул он. – Как вы можете понять, что это такое, когда тебя просто-напросто не подпускают к себе, выбрасывают, как будто человека второго сорта. Но при этом насмехаются, зовут… Вот, вы слышите – она зовет. Но не меня. Я хочу прийти к ней, но она меня не ждет, – повторяя эту фразу, как заклинание, звукач сполз по стене на пол, поджал колени, уронил голову на руки и разразился такими мелодраматичными рыданиями, что я с трудом удержался от ехидного смешка. Зарембо смерил меня возмущенным взглядом и сказал:

– Выключите это кто-нибудь.

Надо было видеть, как подбросило Петра, только что с глубочайшей самоотдачей занимавшегося тихим слезотечением. Он буквально взлетел на ноги и зашипел:

– Не сметь! Никому не сметь! Я смогу ее убедить! Не трогайте!