Чернобыль

Потом, когда закончилась эвакуация, мы проводили медосмотры, сопоставляли данные анализов крови с другими данными. Брали на обследование

- в больницу - тех, кто плохо себя чувствовал. Я перевозил этих людей.

Шестого мая привезли нам защитную одежду: черные комбинезоны, тапочки, сапоги, респираторы. Сказали, что корреспонденты едут.

А восьмого мая пас отправили в Киев. Пришла смена нам - приехали ребята со стоматологического факультета.

Ну, я десятого мая пошел на занятия, как обычно, и вернулся на работу в Октябрьскую больницу. В мае было много своих больных, инфарктных,

- видимо, стресс сказался, мы в блоке много работали.

Числа одиннадцатого-двенадцатого мая я заметил, что очень много сплю - и не высыпаюсь. Я обычно сплю пять-шесть часов - и высыпаюсь полностью. А тут сплю по восемь-двенадцать, по четырнадцать - и не высыпаюсь. И какой-то разваренный, ленивый стал. Сделали анализ крови мне и положили на восьмой этаж в нашем же отделении".

В палате на восьмом этаже кардиологического корпуса лежали на обследовании студенты Киевского медицинского института, работавшие на ликвидации последствий аварии: Максим Драч, Дима Пятак, Костя Лисовой, Костя Дахно и Володя Бульда. С профессором Леонидом Петровичем Киндзельским мы приезжали в отделение - профессор консультировал студентов, смотрел их истории болезни, изучал результаты анализов крови. Впоследствии Максиму Драчу довелось познакомиться с доктором Гейлом, посетившим в начале июня Киев.

Сейчас Максим Драч и его друзья здоровы, им ничто не угрожает. Впереди - выпускные экзамены. Но свой первый, самый важный экзамен на гражданскую зрелость они уже с честью сдали, и я горжусь своим героем. Они

- "не потеряли свое лицо.

В рассказе "Маленькая футбольная команда" я предсказывал маленькому Максиму Драчу такое будущее: "Думаю, из него вырастет странствующий философ, Сковорода XX века"

Я ошибся.

Из Максима, не сомневаюсь, выйдет прекрасный врач, отзывчивый и чуткий, который, как и Сковорода, будет нести добро людям, но добро, подкрепленное новейшими техническими достижениями медицины XX века. И будет Максим умудрен уже в самом начале своей медицинской деятельности уникальным опытом, приобретенным в дни большой народной беды, когда увидел он, как все непросто и противоречиво, как высокое и низкое соседствует в потоке тревожных событий.

…После консилиума мы вышли с Максимом на просторную террасу-балкон кардиологического корпуса, стоящего на горе. Отсюда открывался эпический вид на Киев - вечный город, застывший на приднепровских весенних холмах.

Стояли, смотрели, думали.

Что же происходило в те дни в Киеве?

Вид на Киев

Жаркий май 1986 года наложил свои новые приметы на Киев: и без того чистый город был в те дни вымыт, вылизан до непостижимой степени. Непрерывно, целыми днями ходили по городу машины-поливалки, шевеля водяными усами, смывая с горячего асфальта пыль, хранящую в себе радионуклиды. Всюду при входе в дома, учреждения, магазины и даже церкви лежали мокрые тряпки, и бесконечное вытирание обуви стало непременным признаком хорошего тона. По-прежнему многолюдными оставались улицы города, но если присмотреться внимательнее - можно было заметить, что в Киеве резко уменьшилось число детей: в первые дни мая город бросился вывозить своих детей всеми способами

- организованными и неорганизованными, в поездах, самолетах, автобусах и "Жигулях". На запад, юг и восток двинулись огромные колонны легковых автомобилей с пожитками на крышах. Ехали родители, вывозя детишек, дедушек и бабушек, ехали к родственникам и знакомым, а многие - куда глаза глядят, лишь бы подальше от радиации.

В сообщениях печати тех дней подчеркивалось, что Киев и Киевская область живут нормальной жизнью. Да, люди не дрогнули перед бедой, люди боролись с аварией и ее последствиями - и внешний облик города мало в чем изменился, и внутренняя, самая жизнестойкая сущность его сохранилась, ибо в нем нормально работали предприятия, транспорт, магазины, институты, учреждения, функционировала (правда, с небольшими перебоями) связь, выходили газеты.