Черное дерево

Там, где заканчивались дома, начинался лагерь кочевников: туарегов и теба, большинство из которых обосновались здесь много лет назад, но, тем не менее, предпочитали свои разборные палатки–хаимы из верблюжьей шерсти постоянным хижинам с глиняными стенами.

Разман не спеша шел по лабиринту узких улочек, выжидая пока ночь полностью не скроет его от любопытных глаз, затем подошел к одной двери, ничем не выделяющейся среди десятка точно таких же дверей и домов, выходящих на эту улицу, и тихонько постучал.

Отворилось маленькое окошко, в нем появилось старческое лицо с орлиным носом и слезящимися глазами.

– Закрыто. Уходите, – сказал он.

Разман снял скрывающую лицо ткань и ответил:

– У меня порвался ремешок на сандалии, нужно починить.

Старик приблизился, всматриваясь близорукими глазами в лицо «Турка», потом громыхнул засовом и приоткрыл дверь, настолько, чтобы человек лишь смог протиснулся внутрь. За дверью оказалась мастерская башмачника – комнатушка крохотная и грязная, где на столе горела единственная вонючая сальная свеча, света от которой было не достаточно, чтобы осветить углы.

– Асалам Алейкум,– поприветствовал хозяина «Турок».

– Асалам Алейкум, – ответил башмачник. – какая радость, видеть тебя эфенди…

Разман сел на грубо сколоченный табурет, рядом с кривым верстаком, вытянул ноги, извлек из складок своего бурнуса сигарету и длинный золотой мундштук и прикурил от свечи.

– Куришь? – спросил он хозяина.

Старик с орлиным носом трясущимися руками взял протянутую сигарету, также прикурил от свечи, жадно и с наслаждением затянулся, зажмурив от удовольствия слезящиеся глаза.

– Американские? – спросил он.

– Какие «американские»? – возмутился Разман. – Как можно спутать турецкий табак с той дрянью, что курят эти американцы?

– Ох, прости меня, эфенди, прости, – смущенно забормотал старик. – Я всего лишь бедный сапожник и не понимаю многого…

– Есть ли новости? – спросил «Турок».

Старик некоторое время молчал, размышляя, наконец отрицательно закачал головой:

– Ничего нового, эфенди, совсем ничего, – заверил он. – Месяц назад невдалеке стал лагерем один караван, но уверен, что они совершенно чистые… Может быть гашиш, но ни одного раба…

– А сейчас? Какая–нибудь активность на «Фермах».

– Ничего, насколько я знаю, эфенди… Абдула свернул свое дело и ушел в Абече… Египтянин скоро последует за ним… Работорговцы знают, что вы следите за Аль–Гозом и не хотят рисковать, – он поморщился, – если узнают про меня, то перережут глотку… – он запнулся и умоляющим голосом продолжил. – Я очень рискую, очень… Слишком рискую для тех денег, что ты мне платишь.

Разман улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Никакой опасности ты не подвергаешься, старый сквалыга… Уже полгода от тебя нет ничего стоящего. Я просто выбрасываю деньги в мусор.

– Но это же – не моя вина, что работорговцы изменили маршрут, – жалобным голосом забормотал башмачник. – Как бы я хотел сообщить приятные новости! Ты же помнишь, когда пришел караван того эфиопа я сразу же…

– Ох! Я уже два года слышу про тот караван, – перебил его «Турок», он погасил сигарету о верстак, наклонился вперед и, указав на своего собеседника золотым мундштуком, продолжил. – Сейчас ты можешь заработать хорошие деньги… Нужно лишь смотреть во все глаза и собирать информацию не только о том, что происходит здесь, но и в округе… Ожидаем приход одного каравана с очень важной пленной… Одна красивая ашанти с Берега Слоновой Кости, – он многозначительно замолчал и затем тихим голосом пообещал:

– Если узнаешь про них, то получишь пятьсот долларов…

– Пятьсот долларов? – удивился старик. – Пятьсот долларов… И сколько это будет в старых франках?

Разман начал было считать мысленно, но потом запутался и бросил.

– Больше, чем ты видел за всю свою жизнь, – сказал он, наконец. – Достаточно, чтобы купить себе еще три молодых жены, – и рассмеялся.

– Зачем мне молодые жены? – отмахнулся старик. – Мне нужен велосипед.

– Что? Велосипед?

– Да, велосипед, из этих, в которые наливают бензин и он едет сам по себе. У жестянщика есть такой.

Разман не спеша встал и пошел к двери, стоя на пороге, обернулся и пообещал:

– Будет тебе и велосипед, и мотор к нему, если найдешь девчонку. Знаешь, как предупредить меня…

Вышел на темную улицу, и дверь бесшумно закрылась за ним. Он осмотрелся по сторонам, убедившись, что вокруг нет ни души, быстро пошел прочь, прислушиваясь к подозрительным звукам. Выбравшись за пределы городка, он двинулся в направлении лагеря, где его ожидал Таггарт.

Англичанин лишь молча взглянул на него, когда Разман вошел в лагерь.

– Собирайся, бери мыло и дезинфеканты, – хмыкнул «Турок». – Идем к шлюхам из Гереда…

Он сосредоточенно наблюдал за нерешительной ящерицей, то выходившей из тени на солнце, то прячущейся от солнечных лучей в тени, регулируя таким суетным способом температуру тела. Порывшись в памяти, вспомнил, что ящерица была хладнокровным животным, без системы охлаждения, и потому вся ее жизнь проходила в непрерывном перемещении с разогретого участка земли в тень и обратно.