Черное дерево

Вскоре солнце достигнет зенита, и он погрузится в какую–то неопределенную дрему, что и сном нельзя назвать, беспокойную, жаркую и потную, когда в голове рождаются кошмарные образы, не дающие потом заснуть в течение многих часов.

За исключением той нервной ящерицы, все вокруг было мертвенно спокойно – ни малейшего проявления жизни, ни дуновения ветерка, ни какого–нибудь шороха, нарушившего бы ту удушающую и сухую тишину.

Животные убежали с равнины, хотя оставались где–то совсем не далеко. Они спрятались где–то под песком и под камнями, среди корней и ветвей кустарника, пережидая дневное время в состоянии близком к летаргическому сну, терпеливо дожидаясь более прохладного времени суток, дожидаясь прихода ночи.

Ночь!

Проходит час за часом, лежа на вершине дюны, где холодный ветер пронизывает до костей, когда глаза болят от невероятного напряжения и усилия разглядеть в кромешной тьме движение каких–то людей, которых здесь никогда и не было.

А ночью тишина превращается в тысячу звуков: где–то далеко раздался жуткий смех гиены; послышался звук удара копыт о песок, когда антилопа побежала куда–то; а вот фенек подстерегает свою добычу и кружит среди камней; змеи скользят по песку, словно перешептываются; слышатся странные крики каких–то ночных птиц; хлопанье крыльев, пролетавших мимо ночных мышей…

А еще треск остывающих во тьме камней, шелест ветвей кустов от порывов ветра, и потом, под утро, начинается жалобный стон этого самого ветра…

И еще тысячи звуков, создаваемых в его сознании под действием воображения: шорох крадущегося в темноте бедуина, чтобы убить его; позвякивание верблюжьей упряжи не существующего каравана; голос Надии…

Он мог бы поклясться, что редкую ночь не слышал ее голоса.

И то была она! В этом не было никаких сомнений, и он даже был уверен, что слышал, как она звала его, как где–то бежала там, в темноте и при этом выкрикивала: «Давид! Где ты?»

«И где я?

Я здесь, любовь моя, смотрю в темноту ночи широко открытыми глазами, один–одинешенек посреди этого пустынного пейзажа, в надежде разглядеть тебя в ночи, чтобы затем спасти.

Здесь я, любовь моя, ищу твое тело рядом со своим, ощущаю прикосновение губ твоих к моим, вдыхаю полной грудью боль твою и теряюсь, потому что не знаю как и что мне следует делать.

Я здесь, одинокий и совершенно бессильный предпринять что–то, чувствую себя таким слабым, как не чувствовал, наверное, ни один человек на земле, но внутри меня все кипит от ярости, пожирающей меня изнутри, ярости к тем, кого и не знаю…»

Все это время он боролся со странным чувством, что он единственный свидетель происходящего, будто не он главный герой этой истории, а кто–то другой – его второе «я», на которое он смотрел, как бы со стороны, наблюдал за ним, как он спит, как стережет или смотрит на бегающих туда–сюда ящериц…

Ничего не происходит вокруг, ни малейшего проявления человеческой деятельности, лишь звезды сверкают на черном африканском небосводе и даже Луна не соизволила появиться там и ему казалось, что все, даже природа, против него.

Иногда, чтобы перебороть желание спать, он пытался фантазировать и воображал себя, прогуливающимся по улицам Рима, Парижа или Лондона, придумывал что бы он там сейчас делал, но чем дольше он вглядывался в темноту пустыни, тем труднее у него получалось представить, что в этот момент где–то продолжали существовать города, а миллионы человеческих существ жили и умирали среди высоких зданий, среди автомобилей, в дыму и в потоках неонового света.

Это была все та же планета – Земля или он не заметил, как перенесся на другую планету?

Всего лишь однажды ночью, один лишь раз, он как бы вернулся в двадцатый век, когда высоко, высоко в небе услышал гул двигателей, приглушенный и монотонный, и различил среди миллиона звезд мигающие красные и зеленые огоньки на крыльях огромного самолета.

Как–то они летели вот на таком же самолете, но днем, и он смотрел вниз на однообразную, желтую равнину, медленно проплывающую, а точнее сказать – застывшую под крылом вот уже несколько часов.

– Представляешь, что будет, если мы упадем здесь?

Тогда Надия посмотрела вниз и улыбнулась.

– Нет, не могу представить. От одной только мысли мне становится страшно. Когда была маленькой, я прочла историю «Lady Be Good» – американского бомбардировщика, сбившегося с курса и упавшего в пустыне во время войны. Его экипаж шел целую неделю, всегда ночью, отдыхая в дневное время… – она еще раз взглянула в иллюминатор. – Запомни, если однажды потеряешься, то это единственный способ замедлить обезвоживание…

Самолет «нырнул» в воздушную яму и Надия замолчала, Давид взял ее за руку.

– И что было с ними потом?

– С кем?

– Ну, с теми, из самолета… До куда они дошли?

– А никуда они не дошли… Восемнадцать лет спустя случайно нашли их останки в сотне километров от места крушения. Они шли по направлению к Средиземному морю, но до моря им оставалось пройти еще семьсот километров… Сахара никогда не прощает ошибок. А лет десять назад караван из двух тысяч человек и восемьсот верблюдов просто исчез, словно его проглотили пески.