Черное дерево

Припомнился ему вечер в Лиме, после землетрясения на севере страны, когда они, утомленные от увиденного – от такого количества смертей, крови и разрушений, вернулись в столицу. Рядом с ними прошли две девушки–волонтеры, собиравшие пожертвования для потерявших кров в результате тех драматических событий. Хохо, не растерявшись, пригласил их выпить по стаканчику прохладного сока в баре на углу с площадью Армас, невдалеке от памятника Писарро. Та, что повыше, обладала особенным очарованием – наполовину индианка, наполовину китаянка, у нее было сильное и крепкое тело, но кожа темная, нежная и гладкая и она не сводила глаз с Давида.

– Тащи ее в постель, длинный! –Хохо яростно шептал ему на ухо. – Она без ума от блондина в два метра ростом… Тащи ее немедленно в постель, животное!

– Но она почти еще ребенок! Она девушка серьезная!

– При чем здесь серьезность? – не унимался Хохо, ерзая на стуле. – Если бы она говорила мне то, что говорит тебе… Если бы она взглянула на меня хотя бы разок, как смотрит на тебя…

Выйдя из бара, они спустились по Хирон Ла Унион, и на углу с площадью Сан Мартин одна из девушек попрощалась и ушла, а индианка–китаянка дошла с ними до автобусной остановки, напротив входа в их отель «Боливар» и, когда подошел автобус, Хохо, вне себя от бешенства, зашипел на Давида, давясь слюной:

– Скажи ей, дерьмо поганое, скажи прямо сейчас или я не буду знаться с тобой до конца жизни!

Она уже поднялась на одну ступеньку автобуса, в руке держала наготове монету, чтобы купить билет, все трое переглянулись, посмотрели один на другого, и, наконец, нужные слова вылетели из него как–то сами по себе, он произнес их совсем не думая, словно то был Хохо, кто сказал их:

– Не хочешь подняться ко мне в номер?

Девушка внимательно взглянула на него, и в какой–то момент ему показалось, что она размахнется и влепит пощечину за столь бесстыдное предложение, но она спокойно спрятала деньги в сумочку и спустилась со ступеньки на тротуар.

– Немного медлительный ты… Нет?

После этого он взял инициативу в свои руки, и все покатилось, как по маслу. А на следующее утро проводил ее к тому же автобусу, за минуту до того, как они с Хохо должны были выехать в аэропорт.

– Длинный, ты – дерьмо! – пробормотал заспанный и недовольный Хохо. – Этим трахом ты обязан мне, обалдуй несчастный…

Сверкающий краешек солнца показался над горизонтом. Он долго смотрел на равнину, прощупывая взглядом каждую деталь пейзажа, но ничто не шевелилось на всем огромном пространстве. Газели ушли, и все было тихо и спокойно. Он забрался в джип и, подпрыгивая на ухабах, понесся по направлению к оазису, где Миранда, заметив его приближение издалека, уже ждала и готовила яичницу на газовой плите.

– Караван прошел вчера поздно вечером, – сказал он. –Нужно предупредить Алека.

Миранда, не проронив ни слова, кивнула головой, из палатки – импровизированный штаб всей операции, вынесла винтовку и выстрелила три раза в воздух, подождала немного и повторила.

Когда вернулась к тому месту, где Давид доедал яичницу, он указал головой в сторону автомобиля и сказал:

– Бензин заканчивается. Что будем делать? Жаль бросать его посреди пустыни.

– У нас имеется небольшой запас, – указал она. – Когда используем этот запас, придется нестись к ближайшей колонке.

– И на сколько его хватит?

– На двести километров.

– И что, на расстоянии двести километров отсюда имеется заправочная станция?

– В Тазира. А дальше начинается шоссе, идущее от Абече до Аль–Фашера – единственное, соединяющее Чад с Суданом. Самый короткий путь, чтобы попасть в Судан.

– И не будет проблем на границе?

– На какой границе? – улыбнувшись, переспросила она. – Зачем нужны границы в пустыне?

Оба замолчали.

И вправду, зачем нужны границы в пустыне? Людей здесь почти не бывает, вокруг лишь ветер, песок и солнце, а эти не признают такую формальность, как «границы», осложняющие жизнь, они стирают их, не оставляя от них ни единого следа.

Давид покончил с едой и сидел, прислонившись спиной к шершавому стволу пальмы, и курил. Миранда вымыла посуду, убрала все и, сев перед ним, спросила:

– Расскажи мне о ней…

– О Надие?

Она кивнула.

– Во все эти дни, оставаясь здесь одна, наедине с собой и своими мыслями, я только и делала, что думала о ней, о том, что ей пришлось перенести. Я так мысленно связана с ней, как ни с одним другим человеком, ну, может быть, за исключением Алека, и, тем не менее, совершенно не знакома с ней. Как так может быть?

Он немного замешкался с ответом, не уверенный в том, какие именно слова следует подобрать, чтобы поточнее описать ее.